— Страх, — отвечает он, нервно вытирая припудренный лоб. — Страх, что сейчас разорвется очередная бомба, и я окажусь погребенным под обломками в туалете мосульского музея.
— Под которыми пролежите еще две тысячи лет, — миссис Кун выдает остроту с непроницаемым лицом.
Он кивает с идиотской улыбкой, испытывая облегчение, оттого что она снова уводит разговор в непринужденное русло. А в то же время у него закрадывается подозрение, что она, возможно, в душе его презирает по какой-то причине, догадаться о которой ему не суждено, так как для этого надо было бы прожить с ней бок о бок не один год.
— Сколько времени у вас ушло на перевод свитков?
— Несколько дней. Может быть, неделя.
— Всего неделя?
Он понимает по ее тону, что не то ляпнул. А если уточнить, что объем текста не такой уж большой, то он еще больше увязнет, тем самым дав всем понять, что книжечка-то вышла худосочная.
— Я работаю быстро, — поправляется он. — Мой арамейский, пожалуй, не хуже, чем у большинства людей французский.
— Придется вырезать, — встревает режиссер. — Эта фраза имела бы смысл только в Канаде.
— Извините, — говорит Тео.
— Мы не в Канаде, — замечает ему режиссер не без сварливости.
— Спасибо, я понял.
— А что вы испытали, Тео, когда закончили перевод? — миссис Кун гнет свою линию.
— Э… облегчение. Облегчение от хорошо сделанной работы.
— Ну а подъем? Радостное возбуждение? — Видно, как она подгоняет его под стереотип, который не обманет зрительских ожиданий.
— Удовлетворение. — Это прозвучало как последнее слово в бойкой торговле.
— Ara, — кивает Барбара Кун и поворачивается к камере, чтобы немного пообщаться с армией своих поклонников. — Читателей этого евангелия, вне всякого сомнения, поразят разночтения между версией Малха и известными нам каноническими версиями. Например, Малх описывает эпизод в Гефсиманском саду, когда Иуда предает Иисуса, и после этого один из учеников отсекает его ухо мечом…
Тео молча кивает. Этим кратким резюме миссис Кун дала ему понять, что его хорошо отрепетированный, полный драматизма чтецкий номер, только что запечатленный камерой, обречен на забвение.
— В Библии, — продолжает миссис Кун, — и, в частности, в Евангелии от святого Луки, который был лекарем, говорится, что Иисус, коснувшись уха, исцелил его. Но в описании Малха этого нет. Он идет домой и там бинтует рану, которая потом долго гноится — Малх рассказывает об этом в подробностях — и в конце концов заживает. Так он навсегда и остается с этой висящей хрящевиной.
— Или женской серьгой, как ее красноречиво называет сам Малх, — вставляет Тео.
— Иными словами, — гнет свое миссис Кун, — никакого чуда не произошло. Святой Лука его придумал. Он солгал. Как, по-вашему, христиане к этому отнесутся?
— Э… с интересом, я полагаю.
Миссис Кун склоняет голову набок — такой классический жест легкого изумления, который камера берет крупным планом.
— Тео, я могу спросить, какого вы вероисповедания?
— Я человек неверующий.
Она откидывается назад, изображая задумчивость.
— А если бы я попросила вас представить… Будь вы
— Э… думаю, это заставило бы меня взглянуть по-новому на Иисуса как на человека и содрогнуться от страданий, выпавших на его долю.
— А на самом деле, Тео? Это евангелие действительно на вас так подействовало?
Тео откидывается на спинку стула, борясь с приступом клаустрофобии; он чувствует, как на лице через слой пудры проступают капли пота, а из всех мониторов и линз телекамер, отраженные в стекле, на него смотрят его собственные красные глаза.
— Да, — коротко выдыхает он.
СУДЬИ
Официально с выхода «Пятого евангелия» в свет прошло пять дней. Тео сидел в номере совершенно безлюдного лос-анджелесского корпоративного отеля, куря сигарету за сигаретой и поедая арахис. Этот номер был его очередной ночлежкой в стремительной промоутерской кампании по городам и весям Америки. Орешки предлагались в мини-баре холодильника вкупе с разными конфетами, запашистыми легкими закусками и выпивкой.
— Суперпредложения для волос и ногтей, — разглагольствовал «ящик», этакий громадный робот, нависший над изножьем кровати. Тео запустил пальцы в кормушку из фольги и выудил очередной орешек. Вкуснятина — слегка намасленные, глазурованные солью, но при этом шелковисто гладкие, жаль только, что так мало. Если на то пошло, на картинке орешков больше, чем внутри. Полезная надпись для аллергиков гласила: «ОСТОРОЖНО! СОДЕРЖИТ ОРЕХИ».
— …пять удобных точек, — вещали с экрана. — Мы будем рады вас видеть!