Огненные годы

А сейчас не только тесу, но и самого сруба на месте не было. Да что там сруба – даже того места! Как провалилось! И все кругом было засажено картошкой.

Сердце вздрогнуло у Бумбараша, он покраснел и, не зная, что думать, прибавил шагу.

Он распахнул дверь в избу и столкнулся с женой брата –

Серафимой. Серафима дико взвизгнула, уронила ведра и отскочила к окну.

– Семен! – пробормотала она. – Господи помилуй!

Семен! – И она крепко вцепилась рукой в скалку для теста, точно собираясь оглоушить Бумбараша.

Бумбараш попятился к порогу и наткнулся на подоспевшего брата Василия.

– Что это? Постой! Куда прешь? – закричал Василий и схватил Бумбараша за плечи.

Бумбараш рванулся и отшвырнул Василия в угол.

– Чего кидаешься? – сердито спросил он. – Протри глаза тряпкой. Здравствуйте!

– Семен! Вон оно что! – пробормотал, откашливаясь, Василий. – А я, брат, тебя не того… Серафима! – заорал он на оцепеневшую бабу. – Уйми ребят… Что же ты стоишь, как колода! Не видишь, что брат Семен приехал!

– Так тебя разве не убили? – сморщив веснушчатое лицо, плаксивым голосом спросила Серафима и подошла к

Бумбарашу обниматься.

– На полвершка промахнулись! – огрызнулся Бумбараш. – Одна орет, другой – за шиворот. Ты бы еще с топором выскочил!

– Нет, ты… не подумай! – сдерживая кашель и торопливо отыскивая что-то за зеркалом, оправдывался Василий. – Серафима, куда письмо задевали? Говорил я тебе –

спрячь. Голову оторву, если пропало.

– В комоде оно. От ребят схоронила. А то недавно

Мишка квитанцию на лампе сжег… У-у, проклятый! –

выругалась она и треснула притихшего толстопузого мальчишку по затылку.

– Нет, ты не подумай, – торопился оправдываться Василий. – Тут не то что я… а кто хочешь!. Мне староста…

Как раз Гаврила Никитич, – сам письмо принес. Смотрю –

печать казенная. «Что же, – спрашиваю я, – за письмо?» –

«А то, что брат твой Семен, царство ему небесное, значит…

на поле битвы…»

– Как так на поле битвы! – возмутился Бумбараш. –

Быть этого не может…

– А вот и может! – протягивая Бумбарашу листок, сердито сказала Серафима. – Да ты полегче хватай! Бумага тонкая – гляди, изорвешь.

И точно: канцелярия 7-й роты 120-го Белгородского полка сообщала о том, что рядовой Семен Бумбараш в ночь на восемнадцатое мая убит и похоронен в братской могиле.

– Быть этого не может! – упрямо повторил Бумбараш. –

Я – живой.

– Сами видим, что живой, – забирая письмо, всхлипнула Серафима. – У меня, как я глянула, в глазах помутилось.

– Избу мою продали? – не глядя на брата, спросил

Бумбараш. – Поспешили?

Василий кашлянул и молча развел руками.

– Чего же поспешили? – вступилась Серафима. – Раз убит, то жди не жди – все равно мертвый. Да и за что продали! Нынче деньги какие? Солома. Гавриле Полувалову и продали. Баню новую он ставил… сарай… Варька-то

Гордеева за него замуж вышла. Поплакала, поплакала да и вышла.

Бумбараш быстро отвернулся к окошку и полез в карман за табаком.

– О чем плакала? – помолчав немного, хрипло спросил он сквозь зубы.

– Известно о чем! О тебе плакала… А когда панихиду справляли, так и вовсе ревмя ревела.

– Так вы и панихиду по мне отмахали? Весело!

– А то как же, – обидчиво ответила Серафима. – Что мы

– хуже людей, что ли? Порядок знаем.

– Вот он где у меня сидит, этот порядок! – показывая себе на шею, вздохнул Бумбараш. И, глянув на свои заплатанные штаны цвета навозной жижи, он спросил:

– Костюм мой… пиджак синий… брюки – надо думать, тоже продали?

– Зачем продали, – нехотя ответила Серафима. – Я его к пасхе Василию обкоротила. Да и то сказать… материал –

дрянь. Одна слава, что диагональ, а раз постирала – он и вылинял. Говорила я тебе тогда: купи костюм серый, а ты –

синий да синий. Вот тебе и синий!

Бумбараш достал пару белья, кусок мыла. Ребятишки с любопытством поглядывали на его сумку.

Он дал им по куску сахару, и они тотчас же молча один за другим повылетали за дверь.

Бумбараш вышел во двор и мимоходом заглянул в сарай. Там вместо знакомого Бурого коня стояла понурая, вислоухая кобылка.

«А где Бурый?» – хотел было спросить он, но раздумал, махнул рукой и прямо через огороды пошел на спуск к речке.

Когда Бумбараш вернулся, то уже пыхтел самовар, шипела на сковородке жирная яичница, на столе в голубой миске подрагивал коровий студень и стояла большая пузатая бутылка с самогонкой.

Изба была прибрана. Серафима приоделась.

Умытые ребятишки весело болтали ногами, усевшись на кровати. И только тот самый Мишка, который сжег квитанцию, как завороженный стоял в углу и не спускал глаз с подвешенной на гвоздь Бумбарашевой сумки.

Вошел причесанный и подпоясанный Василий. Он держал нож и кусок посоленного свиного сала.

Как-никак, а брата нужно было встретить не хуже, чем у людей. И Серафима порядок знала.

В окошки уже заглядывали любопытные. В избу собирались соседи. А так как делить им с Бумбарашем было нечего, то все ему были рады. Да к тому же каждому было интересно, как же братья теперь будут рассчитываться.