Огненные годы

– Так ведь она же глупая, товарищ командир! Разве же ее переслушаешь?

– Это ты на родную мать-то… глупая? Хорош гусь!

Пошел с моих глаз долой! Слушать тебя и то противно.

– Конечно, глупая, – упрямо повторил мальчуган. –

Недавно зашел к нам на квартиру какой-то комиссар, что ли, а с ним девка с бумагами. «Сколько, – спрашивает он, –

детей? Да кто был муж? Да сколько денег получаешь?» А

она стоит и трясется. Я ей говорю: «Мама, ты чего трясешься? Это же советский». Все равно трясется. А чего бояться! Вот вы, например, начальник, однако же я стою и не боюсь.

– Послушай, ты, – помолчав немного, спросил командир, – как тебя зовут?

– Иртыш, – подсказал мальчик.

– Постой, почему же это Иртыш? Тебя как будто бы

Иваном звали… Ванькой…

– То поп назвал, – усмехнулся мальчишка. – А теперь не надо. Ванька! И названье-то какое-то сопленосое. Иртыш лучше!

– Ну ладно, пусть Иртыш. Так вот что, Иртыш – смелая голова, в отряд я тебя все равно не возьму. А вот, если хочешь сослужить нам службу, я тебе дам пакет. Беги ты назад в Россошанск и передай его там военному комиссару.

– Да вы, поди, там напишете какую-нибудь ерунду. Так только, чтобы от меня отделаться, – усомнился Иртыш. – А

я и понесусь как дурак, язык высунувши.

– Вот провалиться мне на этом месте, что не ерунду, –

побожился командир. – Так, значит, сделаешь?

– Ладно, – согласился Иртыш. – Только, если обманете, я вас все равно найду. Стыдить буду.

Когда они ушли, заспанный Бумбараш вылез из своей берлоги. Надо думать, что вид его был очень страшен, потому что, увидев его, бежавшие по двору ребятишки с воем бросились врассыпную.

– Отоспался? – высовываясь из окна, спросила его рябая баба. – Заходи в избу, щей налью. Мы отобедали.

Бумбараш сел за стол и вытащил свою ложку.

– Ушел командир? – спросил он, прислушиваясь к тиканью часов в горнице. – Командир, я смотрю, у вас добрый.

– Добрый, – согласилась баба. И, зевнув, она добавила:

– На кого как. Вчера вечером у нас тут под оврагом шпиёна одного расстреляли. Хлюпкий такой шпиён, а в мешке три бомбы…

На кухню вошел красноармеец, но судя по нагану у пояса, тоже какой-нибудь старшой.

– Командир здесь?

– Нету. Сказал, что скоро придет.

Красноармеец сел на лавку и внимательно посмотрел на хлебавшего щи Бумбараша.

– Это что же, здешний? – не вытерпев, наконец спросил он.

– Нет. Прохожий, – ответила баба.

– А…

Опять посидели молча.

– А это чья? – спросил красноармеец, показывая на висевшую в углу шинель.

– Моя шинель, – ответил Бумбараш. – А что надо?

– Ничего. Так спрашиваю.

Баба выдернула из стены иголку и сняла шинель, собираясь зашить порванный воротник.

– Экая у тебя шинель поганая! – укоризненно сказала она, – выворачивая грязные карманы и обшлага. – Такую шинель только перед порогом постлать на подтирку… Это что у тебя за рукавом, бумага? Нужная?

Бумбараша передернуло. Это был тот самый пакет, который бог знает зачем взял он от мужика ночью в кордонной избушке. А кому был этот пакет и что еще в нем было написано – этого он так и не знал.

– Нет, – грубо ответил он. – Брось на растопку.

Красноармеец быстро поднял с шестка пакет и распечатал.

Лицо его сразу же покрылось потом, он читал про себя, по складам, не переставая наблюдать за движениями Бумбараша и не спуская руки с расстегнутой кобуры нагана.

– Поднимайся! – сказал он таким хриплым голосом, как будто бы его душили за горло.

Баба взвизгнула и уронила шинель. Бумбараш хотел было объяснить, кто он и откуда, но красноармеец глядел на него глазами, горевшими такой дикой ненавистью, что

Бумбараш смолчал и решил, что лучше будет держать ответ перед самим командиром.

Он взял сумку и, в чем был, так и пошел впереди вынувшего свой наган конвоира, возбуждая всеобщий страх и любопытство.

У крыльца штаба была привязана верховая лошадь. На ступеньках, облокотившись о винтовку, сидел молодой красноармеец.

– Проходи! – скомандовал конвоир Бумбарашу. –

Встань, Совков, дай дорогу!

– К командиру нельзя! – не поднимаясь, ответил красноармеец. – Командир заперся с каким-то партийным.

Видишь, лошадь…

– Сам ты лошадь! Видишь, дело важное!

– Ну иди, коли важное. Он тебе шею намылит.

Конвоир замялся.

– Совков, – сказал он, – покарауль-ка этого человека. А

я зайду сам, доложу. Да смотри, чтобы не убег.

– Пуля догонит, – самоуверенно ответил Совков. – Давай проходи. Да глянь на часы – много ли время.

Не поворачивая головы, Бумбараш зорко осматривался.

Ворота во двор штаба были приоткрыты. Забора на той стороне не было, недалеко за баней начинался кустарник, потом овражек, потом опять кустарники – уже до самого леса.

«А кто его знает, – как еще рассудит командир? – с тревогой подумал Бумбараш, вспомнив рассказ хозяйки о расстрелянном шпионе. – Да и пойди-ка докажи ему, что пакет не твой. Доказать трудно… А пуля не догонит, –

решил он, приглядываясь к лицу красноармейца. – Не та у тебя, парень, ухватка!»

Он наклонил голову, поднес ладонь к глазам, как будто бы протирал веки, и, вдруг выпрямившись, ударил красноармейца ногой в живот.