Огненные годы

– Врет он, Яков Семенович! – ляпнул из своего угла

Иртыш. – Вдову Тиунову они сами удавили. Она была…

как бы сказать… блаженная, ей петлю подсунули, а теперь по всем базарам звонят!

Старик Ляпунов опешил и замахнулся на Иртыша палкой.

Иртыш отпрыгнул.

Комиссар вырвал и бросил палку.

– Ты кто? – строго спросил комиссар у Иртыша.

– Иртыш Трубников. Гонец с пакетом от командира

Лужникова.

– Сиди, гонец, пока не спросят… Вот что, папаша, –

обернулся комиссар к Ляпунову, – тебя слушали, не били.

Теперь ты послушай. Хлеба дали, контрибуцию дали –

подумаешь, благодетели!. Врете! Ничего вы нам не давали. Хлеб мы у вас взяли, контрибуцию взяли, лошадей взяли.

Где нам рыть окопы, где бить бойницы – тут вы нам советчики плохие. Заложников посадили, надо будет – еще посадим. Сорок винтовок офицер Тиунов из ружейных мастерских ограбил. Сам убит, а куда винтовки сгинули –

неизвестно! Отчего вдова Тиунова на другой день на чердаке оказалась – неизвестно. Однако догадаться можно…

А чью ночью через Ульву лодку захватили? А кто спустил воду у мельницы, чтобы дать белым брод через

Ульву?. Я?! Он?! (Комиссар ткнул пальцем на Иртыша.) Может быть, ты?.. Нет?.. Николай-угодник!..

Иди сам, сам запомни и другим расскажи. Да, забыл!

Что это у вас в монастыре за святой старец объявился?

Поет, как ангел… сияет… проповедует. Я не бандит Долгунец. Монастыри громить не буду. Но старцу посоветуй лучше убраться подальше.

Прочти ему что-нибудь из священного писания, иже, мол, который глаголет всуе2 разные словесы насчет того, какая власть от бога, а какая от черта, то пусть лучше отыдет подальше, дондеже3 не выгнали его в шею или еще чего похуже. Ступай!.

Там тебе я утром сегодня повестку послал. Сорок пар старых сапог починить надо. Достаньте кожи, набойки, щетины, дратвы.

– Где? Откуда?

– Поищите у себя сначала сами, а если уж не найдете, то я своих пошлю к вам на подмогу.

– Бог! – поднимая палец к небу и останавливаясь у порога, хрипло и скорбно пригрозил Ляпунов. – Он все видит!

И он нас рассудит!

– Хорошо, – ответил комиссар, – я согласен. Пусть судит. Буду отвечать. Буду кипеть в смоле и лизать сковородки. Но кожу смотрите не подсуньте мне гнилую! Заверну обратно.

Старик вышел.

Комиссар плюнул и взял у Иртыша пакет и сердито повернулся к дверям своего кабинета.

Иртыш побледнел.

2 Глаголет всуе ( церк.-слав.) – говорит без надобности. — Ред.

3 Дондеже ( церк.-слав.) – доколе, покуда. — Ред.

Отворяя дверь, комиссар уже, вероятно, случайно увидел точно окаменевшего, вытянувшегося мальчугана.

– Что же ты стоишь? Иди! – сказал он и вдруг грубовато добавил: – Иди за мной в кабинет.

Иртыш вошел и сел на краешек ободранного мягкого стула. Комиссар прочел донесение.

– Хорошо, – сказал он. – Спасибо! Что по дороге видел?

– Трех казаков видал у Донцова лога. Два – на серых, один – на вороном. Возле Булатовки два телеграфных столба спилены… Да, забыл: из Катремушек шпион убежал. По нем из винтовок – трах-ба-бах, а он, как волк, закрутился, да в лес, да ходу… Дали бы и мне, товарищ комиссар, винтовку, я бы с вами!

– Нет у нас лишних винтовок, мальчик. Самим нехватка. Дело наше серьезное.

– Ну, в отряд запишите. Я пока так… А там как-нибудь раздобуду.

– Так нельзя! Хочешь, я тебя при комиссариате рассыльным оставлю? Ты, я вижу, парень проворный.

– Нет! – отказался Иртыш. – Пустое это дело.

– Ну, не хочешь – как хочешь. Ты где учился?

– В ремесленном учился на столяра. Никчемная это затея – комоды делать, разные там барыням этажерки… –

Иртыш помолчал. – Я рисовать умею. Хотите, я с вас портрет нарисую, вам хорошую вывеску нарисую? А то у вас какая-то мутная, корявая, и слово «комиссар» через одно "с" написано. Я знаю – это вам маляр Васька Сорокин рисовал. Он только старое писать и умеет: «Трактир»,

«Лабаз», «Пивная с подачей», «Чайная». А новых-то слов он совсем и не знает. Я вам хорошую напишу! И звезду нарисую. Как огонь будет!

– Хорошо, – согласился комиссар. – Попробуй… У тебя отец есть?

– Отца нет, от вина помер. А мать – прачка, раньше на купцов стирала, теперь у вас, при комиссариате. Ваши галифе недавно гладила. Смотрю я, а у вас на подтяжках ни одной пуговицы. Я от своих штанов отпороть велел ей, она и пришила. Мне вас жалко было…

– Постой… почему же это жалко? – смутился и покраснел комиссар. – Ты, парень, что-то не то городишь.

– Так. Когда при Керенском вам драгуны зубы вышибли, другие орут, воют, а вы стоите да только губы языком лижете. Я из-за забора в драгун камнем свистнул да ходу.

– Хорошо, мальчик, иди! Зубы я себе новые вставил.

Иным было и хуже. Сделаешь вывеску – мне самому покажешь. Тебя как зовут? Иртыш?

– Иртыш!

– Ну, до свиданья, Иртыш! Бей, не робей, наше дело верное!

– Я и так не робею, – ответил Иртыш. – Кто робеет, тот лезет за печку, а я винтовку спрашиваю.

Иртыш побежал домой в Воробьеву слободку. С высокого берега Синявки пыльные ухабистые улички круто падали к реке и разбегались кривыми тупиками и проулками.

Все здесь было шиворот-навыворот. Убогая колокольня