Огненные годы

Ото всего веяло разгулом распустившейся и чающей скорого избавления буржуазии.

Николай проводил Эмму до самого дома.

XIX

Владимир был сыном слесаря и часто помогал отцу в работе. Потому ему не стоило особенного труда сделать по восковому слепку ключ для двери комнаты начальника курсов.

Сергей зашел к Ботту, объяснил в чем дело и попросил под каким-нибудь предлогом увести Сорокина на час с курсов.

— Хорошо! — согласился тот. — Как раз, кстати, нам нужно съездить с докладом о работе отрядов.

Когда увозивший их экипаж скрылся, Сергей и Владимир отправились в темный конец коридора, отперли новым ключом дверь, заперлись изнутри и огляделись.

Квартира состояла из двух хорошо обставленных комнат.

Они осторожно перерыли все ящики и полки, но ничего подозрительного не нашли.

Они уже собрались уходить, как Сергей остановился в маленькой темной прихожей возле заставленной умывальником, наглухо завинченной печки. Отодвинули… развинтили и открыли тяжелую дверку. В глаза сразу же бросились какие-то бумаги и письма.

— Ага! — сказал, просмотревши мельком, Сергей. — Это-то нам и нужно. Теперь и слежка излишнею будет.

И он положил все обратно.

Ночью пришел Николай и подробно рассказал обо всем комиссару и товарищам. Сведений набралось более чем достаточно. Решено было Сорокина арестовать сейчас же, а об Агорском сообщить в Чека. Николай рассказал также Ботту о том, что сделала для них Эмма и о ее положении.

Ботт охотно согласился дать ей небольшие задания по клубной работе на курсах. На первое время это было удачным разрешением вопроса.

Теперь нужно было произвести арест.

Все четверо направились к кабинету. Сергей подошел и нажал кнопку фонического аппарата, вызывая квартиру.

Через несколько минут послышался ответный гудок и потом вопрос:

— Я слушаю! Кто у телефона?

— Дежурный по курсам. Вас просят по городскому от начальника гарнизона.

— Сейчас приду.

Вскоре послышались шаги, вошел Сорокин и направился к телефону.

— Алло! Я слушаю. В чем дело?

— Дело в том, что вы арестованы, — проговорил подходя Ботт.

А Владимир твердо положил руку на кобуру его револьвера.

Генеральское лицо начальника побагровело от бессильной злобы, и он понял, кажется, что игра его проиграна, но темные точки направленных на него наганов заставили его отказаться от мысли о сопротивлении. Он ни о чем не спросил, не поинтересовался даже о причинах такого внезапного ареста, а только процедил негромко:

— Что же! Пусть пока будет так!

Его отвели в крепкую камеру бывшего карцера и к дверям и к окну выставили надежные парные посты.

Всю ночь не спали наши товарищи. Долго Ботт говорил с кем-то по телефону, потом отсылал захваченные бумаги с прискакавшим откуда-то верховым. Квартиру обыскали еще раз. Помимо всего там нашли еще тщательно завернутую новенькую генеральскую форму и двадцать пар блестящих, вызолоченных, на разные чины, погон.

— Точно целую армию формировать собирался.

— Кто ж его знает! Разве не из этого же теста были слеплены Деникины, Каледины и прочие спасатели отечества.

Наступало утро.

Из генеральской квартиры ребята перетаскали лучшую мебель в небольшую светлую комнату возле коридора, занимаемого семьями комсостава. Вышло очень недурно.

— Это для Эммы.

Рано утром с небольшой корзинкой она вышла из дома и направилась к роще. Там ее уже ожидал Николай.

— Ну, ты совсем?

— Совсем, Коля!

— Не жалко?

— Нет! — и она, обернувшись, посмотрела в сторону оставленного дома. — Теперь уже не жалко!

— Ну так значит теперь жить и работать по-новому. Не так ли, детка?

И он, подхвативши, легко подбросил ее в воздух, поймал сильными руками и поставил на землю.

— Конечно так!

Днем Укрчека арестовала обоих Агорских, при которых нашли много ценных сведений и бумаг. Домик заперли и запечатали.

Опасная игра изменников на этот раз сорвалась.

Начальника курсов расстреляли сами курсанты. Его обрюзгшее генеральское лицо не выражало ни особенного страха, ни растерянности, когда повели его за корпус к роще. Он усиленно сосал всю дорогу свою дорогую пенковую трубку и поминутно сплевывал на сухую, желтую траву. И только когда его поставили возле толстой каменной стены у рощи, он как будто с изумлением посмотрел на стоящий перед ним ряд, на окружающих курсантов, и окинул всех полным сознания своего собственного превосходства взглядом. И в загрохотавшем залпе потерялось последнее, презрительно брошенное им слово:

— …Сволочи!

Через два дня Петлюра внезапным ударом продвинулся за Фастов и очутился чуть ли не под самым Киевом. Это было для всех неожиданностью, так как предполагали, что красные части продержатся значительно дольше.

XX

— Слушайте! Слушайте!

— Тише!

— Это ветер!

— Нет, это не ветер.

— Это орудия.

— Так тихо?

— Тихо, потому что далеко.

— Да… Это орудия.

Курсанты высыпали на широкий плац, на крыльцо и даже на крышу корпуса и внимательно вслушивались в чуть слышные порывы воздуха.

Ежедневные сводки доносили о непрерывном продвижении противника. Уже потерян был Курск, отошли: Полтава, Житомир, Жмеринка. Уже подходил враг с тылу к Чернигову и только еще Киев держался в руках Советской власти.