Позже, когда они допили кофе и уже собирались покидать маленькое кафе, чтобы отправиться в музей мебели, который захотела посетить Лили, Ирэн задала еще один вопрос:
– Я не ошибаюсь, полагая, что теперь ты не поддерживаешь отношений с этим Энди Мендоза?
– Ты абсолютно права, настолько права, что и вообразить трудно и, если пользоваться твоим безукоризненным языком, то Энди прекратил со мной всякие отношения примерно два года назад.
Ирэн аккуратно вытерла губы бумажной салфеткой.
– У меня нет намерений встревать в твою личную жизнь, Лили. Мне лишь хочется, чтобы ты оставалась счастливой.
– Да, мать. Я это понимаю. Ну что, пойдем? А то можем опоздать.
В некотором смысле Ирэн во время своего пребывания вместе с дочерью в Париже могла даже расслабиться: девочка превратилась в молодую женщину, и у матери уже не было необходимости ходить за ней по пятам, изнывая от беспокойства, что дочь сделает что-то не так и что ее придется поучать. За исключением разве что одного.
– Лили, а волосы твои такие же, как и прежде, но не хочется ли тебе хоть что-нибудь с ними сделать?
У Лили в ушах зазвучало эхо давних фраз: «Ты не красавица, Лили, но волосы твои изумительны…»
– Они мне нравятся и такими, – отрезала Лили.
Сегодня ее роскошная тяжелая грива была завязана на затылке. Бывали дни, когда она позволяла волосам спадать на плечи, и ее лицо очень выигрывало от такого медно-красноватого обрамления.
– Я их мою самое малое три раза в неделю, – добавила она. – Как мне всегда советовала моя мать.
– Я не говорю о том, что они грязные, – с оттенком раздражения пояснила Ирэн. – Но ты уже не девочка. И тебе следует подумать о какой-то настоящей прическе.
– Для прически они, пожалуй, немного жестковаты. И не могу же я бросить все и заниматься перманентами и завивками. У меня нет времени.
– Нет, речь идет не о завивке. – Ирэн подумала немного. – Ты не помнишь ту картину, которую мы видели в одной галерее на Левом берегу Сены?
Они видели сотни картин в десятках галерей.
– Нет. А что это за картина? Какое отношение она имеет к моим волосам?
– Одна египетская сценка. Она огромная эта картина, всю стену занимает. Я говорю о прическе у одной из женщин, изображенных на ней. Когда-то в детстве ты носила челку. Мне кажется и сейчас она будет очень тебе к лицу.
Сначала Лили фыркнула, но не забыла об этом разговоре. За день до отъезда из Парижа ей удалось выбраться одной за последними покупками, и она заметила один салон красоты, который почему-то приглянулся ей.
Лили вошла и на языке жестов довела до сведения персонала, что ей нужно. Парикмахер, между прочим, очень красивый юноша, улыбнулся ей и понимающе кивнул.
Через три четверти часа волосы Лили были значительно короче, их подстригли под тупым углом, не забыв про челку. Они теперь естественной шапочкой лежали у нее на голове, которая двигалась в такт с ее движениями.
Ирэн была в восторге.
– Это так красиво! Теперь твое лицо стало симпатичнее и выразительнее, – рассыпалась в комплиментах Ирэн, когда Лили с новой стрижкой появилась в их комнатах. – Мы непременно должны сделать несколько покупок, необходимо подобрать тебе кое-что из одежды перед твоим отъездом в Лондон. Может быть, одну-две юбки?
– Послушай, мать, я последовала твоему совету и сделала себе новую прическу, но не собираюсь выряжаться так, чтобы выглядеть обложкой какого-нибудь женского журнала…
– Думай сама, дорогая.
Ирэн отвернулась от разложенных на кровати и дожидавшихся пока их сложат в чемодан джинсов, блуз в народном стиле, ярких, пестрых шалей, являвшихся дежурными прикидами ее дочери, и невольно поправила складки своего элегантного платья джерси.
Лили настолько взбесил этот жест, что она была готова заскрипеть зубами. Она уселась на кровать и принялась раскладывать покупки. Не глядя на Ирэн, она довольно ядовито поинтересовалась:
– Ты, вероятно, теперь имеешь возможность очень много тратить на одежду, мать?
Лили понимала, что это укол, а уколов она допускать не собиралась, но этот вырвался сам собой.
– Не могу этого сказать, – спокойно отвергла Ирэн. – Наверное, ты права, мне действительно следует теперь повнимательнее относиться к деньгам. Я все собиралась сказать тебе – я ведь купила дом…
Руки Лили, проворно завертывавшие в яркую бумагу шарф, предназначенный для Рут, застыли.
– Что за дом? Где?
– Ну, если уж быть совсем точной, то не дом, а скорее квартиру в доме… Это в Стюарте, во Флориде…
– Во Флориде? Боже милостивый, а для чего?
– Там тепло и хорошо. – Жест рукой означал, что от всяких внятных объяснений она отказывается.
Утихшая было боль от потери ее любимого дома в Филдинге с новой силой набросилась на нее. Она никогда не проходила, эта боль. Лишь на время затихала. Шарф медленно соскользнул из неподвижных рук Лили на пол, а она стояла, пристально глядя на мать.
– Ты ведь получила за наш старый дом целое состояние, можно сказать?
– Ну, не состояние, конечно, – ответила Ирэн.
Она, скорее всего, не подозревала о тех смертельных ранах, которые она сейчас растравляла.