Огненные врата

Матвей вырезал вешалку, потом взялся за ложку, но запорол и, не признавая поражения, стал спешно переделывать ложку в прыгающую пуму. Ирка, тогда еще прикованная к коляске, поглядывала на Матвея с радостью, но и с беспокойством. Она относилась к способностям Багрова с некоторым недоверием. Он был талантлив, но мало способен к регулярной, рутинной, ежедневной работе. А это хуже, чем вовсе не иметь таланта. Только пустой перевод интеллектуальных ресурсов. Умная Ирка опасалась, что у Матвея вот-вот начнется творческий запой, который закончится тем, чем заканчиваются все запои – похмельем.

Так и произошло. Через неделю Багров все забросил. Но вот сейчас он лежал и понимал, что ему снова хочется резать по дереву. Медленно, терпеливо, без излишней горячности, но каждый день. Только бы парень с гибким мечом не добрался до Ирки!

Матвей замычал от бессилия и стал перекатываться через ящики. Нашел бутылку и, приподнимая ноги, бил ее пятками до тех пор, пока она не разбилась. Бить пришлось долго – Багров не подозревал, что обычная бутылка может оказаться такой прочной. Выбрав из осколков подходящий, он стал тереться о него веревкой. Осколок соскальзывал, и вместо веревки он резал себе руку.

Неожиданно Матвей услышал какой-то звук и повернул голову к чердачному окну. По дому – по внешней его стене, выходившей на улицу, – кто-то карабкался, используя подоконники, балконы и прочие выступы. Не прошло и десяти секунд, как окно было выдавлено, и в него протиснулся пыхтящий гигант. За плечами у него была подвязана булава.

– Зигя! – окликнул Багров, когда гигант, не привыкший к темноте чердака, почти опустил массивное колено ему на лицо.

Великан осторожно убрал колено и, озираясь по сторонам, уселся на пол. Он не разобрался, кто с ним разговаривает. На низком чердаке гигант помещался только лежа или на корточках.

– Мамуля казала «лезь». Зигя лезет. А ты цто тут делаес?

– Лежу! – объяснил Матвей.

Некоторое время Зигя переваривал информацию.

– Лезыт. Не посто лезыт, а лезыт вот, – объяснил он сам себе.

Потом Зигя встал на четвереньки и принялся разглядывать лицо Багрова, поворачивая его к лунному свету.

– Чего ты смотришь? – спросил Матвей.

– Смотлю: длузеское у тебя лицо или не длузеское!

– Длузеское! – передразнил Багров.

Зигя удовлетворенно кивнул и аккуратно уложил Матвея на пол.

– Хоросо, сто длужеское! Мамуля казала: если не длуг – убивай!

Матвей порадовался, что не ответил иначе, и потребовал, чтобы Зигя его развязал. Просьба была простая, но отчего-то вызвала у гиганта много сомнений.

– Мамуля не велела никого лазвязывать! Она сказала помогать папуле. А ты не папуля!

Матвей едва не взвыл.

– А как насчет «совершить хороший поступок»?

– Мамуля не казала совершать посюпок. Она казала: «Не трогай нисего глязного, не кушай мусор, не подноси киску к глазкам, убивай влагов и помогай папуле», – забухтел Зигя.

Багров решил обойти непререкаемый авторитет мамули с другой стороны.

– Что ты любишь?

Зигя расплылся в улыбке:

– Зигя любит сарики и больсые масыны: гузовики, тлактолы, лесовозы, тлейлелы.

Матвей понял, что стараньями мамы Прасковьи Зигя сделался спецом по больсым масынкам.

– Я нарисую тебе красивую машинку! Очень большую! Ты такой раньше не видел! Называется «марсоход», – пообещал Багров.

Зигя с сомнением оглядел обмотанного веревками Матвея.

– У тебя каландаса нет!

– Он у меня в кармане!

Зигя, сопя, полез к нему в карман проверять.

– Э, нет! – поспешно сказал Багров. – Ты меня сперва развяжи!

Зигя вновь задумался, на этот раз, к счастью, кратковременно.

– Он не киска и не глязный! У него есть каландас и лицо длузеское! – пробормотал он себе под нос, точно отправдываясь перед кем-то. Потом склонился над Багровым и не развязал, а небрежно разорвал веревки, точно имел дело с гнилым бумажным шпагатом.

Багров размял затекшие ноги.

– Ну наконец-то! Идем!

– А масынку лисовать?

– Здесь темно! На улице нарисую! – не оглядываясь, Матвей быстро зашагал к лестнице.

Обманутый младенец вздохнул и поплелся за ним…

Ну а дальше клинья двух повествований сошлись. Увидев Шилова, обвившего мечом шею «папули», Зигя пришел к выводу, что это и есть «враг», и бросился на негодяя с булавой. Но, не добежав нескольких шагов, остановился. Подсвеченный луной, на земле лежал дружинник с погнутой подставкой и отломанным мечом.

– Мой рысаль! А я думаль: он потелялься! – радостно воскликнул Зигя.

Меф ощутил, как ослабло напряжение меча, захлестнувшего ему шею.

К солдатику Шилов и Зигя метнулись одновременно, столкнувшись лбами. Потом так же разом вскинули головы, разглядывая друг друга. Минувшие годы чудовищно изменили Зигю. Грудь покрылась рыжей шерстью, мышцы бугрились, кожа загрубела, лицо – в шрамах. Одно осталось неизменным – радостно-наивный взгляд ребенка.

Прошла долгая, бесконечная минута. Шилов поднял бронзового дружинника и протянул его Зиге. В поцарапанном плаще полыхала луна.

– Ты жив, Никита? Но я же оставил тебя в подвале! – произнес Шилов.