Огненные зори

Владо осмотрел стены подвала, они были толщиной около метра. Разбить эти глыбы, привезенные с гор, невозможно. Он осмотрел решетки. За каждой из них стоял полицейский. Виднелись сапоги в гармошку. Подковки и гвозди на подметках стучали по камням и давили все, что попадало под ноги. Именно люди в таких грубых сапогах совершили переворот 9 июня и теперь держали повстанцев в плену. Как освободиться? Как голыми руками бороться против штыков?

На следующий день, когда солнечный свет проник сквозь решетки, самый юный заключенный увидел в окошке вместо сапог женские туфли. К тюрьме не подпускали никого — ни близких, ни посторонних штатских. Вокруг здания ходили только полицейские. Даже начальства не видели у стен тюрьмы. И вдруг неожиданное постукивание женских каблучков. Владо взволновался. Кто же это ходит? Как сюда попала женщина? Ведь повсюду и днем и ночью снуют патрули. В городе введено осадное положение. Проверяют буквально каждого. На дорогах расставлены засады. Трудно пройти через такой заслон нашему человеку, особенно женщине. Кто же она? Если бы Владо знал, когда она пройдет, он приготовился бы и постарался бы увидеть ее.

Владо мучительно думал, стараясь узнать незнакомку по обуви. На синих туфельках белые пуговки, спереди язычки с бахромой, как бабочки. Именно бабочки. Они мелькнули на мгновение. У кого такие туфли? Мару из Саточино он видел в последнее время в бежевых, а Раина всегда носит черные. Если они даже сейчас, кончив гимназию, купили новые туфли, кто же пустит их сюда? Владо недоумевал. Однако что из того, что мимо прошла женщина? Ведь у начальников есть жены. Возможно, одна из них зашла сюда, ведь и им сейчас нелегко: мужья все время дежурят — боятся, что вспыхнет восстание и их головы полетят первыми. Часто даже обедать не идут домой, едят здесь, в управлении, даже ночуют поочередно, а жены приносят им еду и питье.

Владо снова услышал топот сапог. Вот они удалились: вероятно, полицейский пошел проверять, что это за женщина идет, и проводить ее куда надо. Грубые сапоги топтали солнечные блики, бросая на оконце тень. Они, эти сапоги, словно оставляли на плитах черные пятна ваксы, издававшие неприятный запах. Студент отошел от окна и снова опустился на землю.

Арестованные стали говорить, что надо сделать подкоп под стеной, но у них не было даже ложки, чтобы долбить землю. Решили подкупить полицейских, но из этого ничего не вышло. В охране были самые темные, одурманенные пропагандой люди. В полицию шли отслужившие свой срок унтер-офицеры, фельдфебели, ефрейторы, путевые обходчики, лесные объездчики, полевые сторожа — одним словом, те, кто по роду своей службы вынужден помогать полиции. Они всегда тряслись за свою жизнь и поэтому высматривали, подслушивали и обо всем доносили начальству. Эти люди знали, что, стоит вспыхнуть восстанию, прежде всего выловят их, призовут к ответу и первыми расстреляют. Начальники могут скрыться, а им деваться будет некуда. Этот животный страх чувствовался в тяжелой поступи кованых сапог. Владо вспомнил полицейских, дубинками выгонявших студентов из аудиторий. Его мучили раздумья? «Почему не была предусмотрена возможность ареста руководителей? Почему не были учтены предупреждения? Откуда такая уверенность в своей силе и непобедимости? Эти думы не давали Владо покоя. Неужели они останутся заложниками и в тот час, когда вспыхнет восстание? Простые крестьяне, голые и босые, рабочие выступят под развевающимися знаменами, а те, кто готовил их, руководил ими, будут беспомощно сидеть здесь? Быть здесь, в темнице, в желанный час расплаты, в день, когда будет рушиться «кровавое и грешное» царство и встанет заря свободы, — равносильно смерти! Возможно, и не придется увидеть эту зарю. Перепуганное начальство не освободит заложников даже тогда, когда сюда подойдут повстанцы. Их расстреляют просто так. Из мести.

В этот момент Владо вдруг снова услышал стук женских каблучков. Вздрогнул. Подбежал к окошку. Теперь он хорошо разглядел их. Это были те же синие туфельки с бахромой. Он стоял, ухватившись за решетку, напрягая память: где он видел раньше эти ножки? Где слышал эти быстрые, торопливые шаги? Они запечатлелись в его памяти. Но где он видел их, вспомнить не мог. Сколько забот свалилось на него в эти дни. Восстание назревало, и в душах молодых и старых не оставалось места для других мыслей. Жажда грядущей свободы заслоняла все. Владо охватило желание узнать, что же это за женщина приходила в околийское управление, в подвале которого они сидели. Владо решил, что она приходила именно сюда, в участок, и что она здесь своя, иначе ее не подпустили бы. А раз эта женщина так свободно может заходить сюда, она может зайти и к ним, и через нее заключенные могут связаться с внешним миром. Эти мысли лихорадочно пронеслись у него в голове, но… какую женщину этого круга тронет их положение? Раз она так близка начальству, значит, будет защищать его интересы. Перед глазами Владо, словно маятник, продолжали двигаться женские ножки, напоминая о воле.