Огненный ангел

Те мои занятия, исполнять которые я принял на себя, нисколько не оказались обременительными, ибо граф больше любил мечтать о своём учёном трактате, нежели истинно трудиться над его составлением. Каждый день приглашал он меня к себе в кабинет, и я, очинив новое перо, развертывал лист бумаги, чтобы писать под диктовку, но редко приходилось мне вывести чёрным по белому больше одной или двух строк, так как граф или начинал, увлекаясь, объяснять мне дальнейшие главы своего трактата, или просто заговаривал со мной о вещах посторонних, причём эти беседы были вовсе не утомительны, а часто и весьма для меня поучительны. Что же касается до того небольшого, что всё-таки было мною записано после многообещающего заглавия: “Tractatus mathematicus de firmamento septentrionali”[67], то я умолчу о содержании этого, ибо граф во многом оказал мне услуги неоценимые и во многих других областях проявил себя человеком образованным и с умом острым.

О самом графе ещё придётся мне говорить подробнее, здесь же укажу я только, что любил он похваляться крайним своим неверием и часто смеялся над моим, из опыта почерпнутым убеждением в реальности магических явлений. Так, во время одной из наших бесед он, между прочим, спросил меня, что думаю я об опыте заклинания Елены Греческой, которого обы мы были свидетелями. Я откровенно объяснил, что опыт этот мне показался очень замечательным и что я очень жалел, когда рыцарь Роберт не позволил довести его до настоящего конца. Граф, рассмеявшись, сказал мне:

— Ты очень легковерен, Рупрехт! Разве так трудно было найти сообщницу среди девушек замка? За два гульдена любая согласилась бы разыграть роль царицы Елены, да к тому же столь неискусно! Я даже почти наверное знаю, кого должно нам подозревать.

Хорошо помня, что нет хуже слепого, как тот, кто закрывает глаза, я не сделал попытки образумить графа и промолчал.

Другой раз граф спросил меня, что я думаю об астрологии, и я привёл в ответ общеизвестные слова: “Astra non mentiuntur sed astrologi bene mentiuntur de astris”[68].[clxxxii] Однако граф возразил с негодованием:

— Me hercule![69] Не ожидал я подобного суждения от поклонника Пико делла Мирандола! Выискивать предсказания в расположении планет — всё равно что выводить свою судьбу из смены лета осенью, ибо и то и другое равно подчиняется законам физики.

Здесь уместно будет также заметить, что граф, хотя говорил о “братстве” всех “новых людей” и почитал себя учеником Поджо Браччолино и Энея Сильвия[clxxxiii], однако упорно стал обращаться ко мне на “ты”, после того как я стал от него в некоторую зависимость, чему не почёл я нужным придавать значение.

II

Такая моя жизнь в замке графа фон Веллен длилась около полумесяца, причём к концу этого малого промежутка времени уже начал я ощущать весьма определённо тяготу своего положения и смутную жажду перемены, которая всегда управляла моей жизнью. Должно быть, в согласии с моими тёмными желаниями была и моя судьба, которой пора было вести меня к заключительным и страшным событиям пережитой мной истории. Когда однажды был я, по своей должности, за столом в комнате графа и выслушивал длинное его объяснение относительно расстояния сферы звёзд до солнца, внезапно в комнату вошёл вестовой, которого впустили без предупреждения, ввиду важности привезённого им письма. То было известие от архиепископа Трирского Иоанна, что он предпринял поездку в монастырь святого Ульфа, где проявилась новая ересь, и что ближайшую ночь намерен он провести в замке фон Веллен.

Граф с учтивыми словами отпустил посланца, но когда мы вновь остались вдвоём, пришлось мне выслушать целый поток жалоб и пеней.

— Hei mihi![70] — говорил граф. — Кончилась моя свобода, когда я мог вволю услаждаться служением музам! Ах, почему я не простой поэт, не знающий других обязанностей, кроме жертв Аполлону, или не нищий учёный, знающий только свои книги!

При этом граф осыпал желчными обвинениями своего сюзерена, насмешливо сравнивая его с другим духовным князем, нашим благородным современником, архиепископом Магдебургским и Майнцским Альбрехтом[clxxxiv], которого выставил почти как образец человека. Особенно удручало графа, что он, имея звание советника, непременно должен был сопровождать архиепископа, по крайней мере, на протяжении нескольких дневных переходов, и тут же объявил, что мне придётся ехать с ним, так как ни за что не хочет он прерывать своей работы над трактатом. Я, разумеется, согласился весьма охотно, потому что меня нисколько не привлекала мысль остаться в замке без графа, но я не подозревал в ту минуту, что эта поездка должна быть роковой и что самое прибытие архиепископа Иоанна лишь шахматный ход в руках судьбы, которая и князем-курфюрстом империи играет, как простой пешкой, для достижения своих таинственных целей.