Огненный азимут

На чабрецовых полянках припекало солнце, стаи оводов кружились над лошадьми, и они, разомлевшие от жары, пот­ные и уставшие, лениво переходили на мелкую рысцу: все чаще и чаще приходилось взмахивать кнутом.

За Тишковкой дорога шла пологим берегом озера. Тут, ворвавшись откуда-то с севера, меж двух боров, потягивал слабый, но порывистый ветер. По озеру пробегали редкие мелкие волны и, налетев на прибрежный песок, глухо шур­шали. Михась не удержался, разрешил напоить лошадей и выкупаться.

У берега, на песчаной отмели, вода была теплая, как пар­ное молоко, дальше, на глубине, она становилась все более холодной,— вероятно, из земли били родники.

Купались долго, забыв обо всем, что происходит на свете. Потом снова ехали то полем, то лесом. Деревни были где-то в стороне.

За шоссе, на высоком берегу неглубокой речки, в лесу за рекой и еще дальше, в маленькой деревушке с тенистым, очевидно, барским садом, было полно подвод и людей. Ми­хась долго ходил, пока разыскал начальство. Смуглый, ху­дощавый человек, на ходу выслушав Михася, приказал стать табором на двух хуторах, что виднелись за болотом.

Там уже разместилось два колхоза, и какой-то усатый, горбоносый человек чертил палкой на тропинке план, рас­сказывал, что должны делать люди. Его слушали вниматель­но, молча.

На следующее утро прошел слух, что решено строить аэродром. Слух этот никто не опроверг, и люди оживились. До завтрака было засыпано болотце, срезан и сровнен с зем­лею холм, а черный замшелый камень, что высился над по­лем, глубоко опущен под землю.

Михасю нравилась дружная работа людей, собственная расторопность и умение быстро и точно выполнять распоря­жения невидимых таинственных руководителей стройки. Но больше всего ему нравилась — и в этом он почему-то стес­нялся признаться — разрушительная сила, действующая на огромном пространстве. Он восторженно и с каким-то на­слаждением уничтожал пшеничное поле, рубил молодые березки по краям узкой дороги, с радостью наблюдал, как на хуторе ломают постройки. Сначала он думал, что это чув­ство — разрушать, уничтожать — появилось только у него, и он даже пытался заглушить его, а потом увидел, что и другие с таким же остервенением разворачивают хаты, кро­шат, ломают двери, окна и насмешливо наблюдают, как старушка — хозяйка хутора — старается уберечь от разгро­ма почерневшие от огня горшки.

"В конце концов, война и красива этой безжалостной разрушительной силой,— думал Михась, лежа ночью на телеге.— Разрушить до основания весь мир, чтобы построить затем новый. К черту, к дьяволу бабушкины горшочки! Есть нечто более важное, нежели они... Борьба!.. Жизнь — это борьба! Разрушение во имя созидания..."

Ночью за речкой в лозах пели соловьи,

Ночью гудели самолеты.

Ночью привели шпиона.

Михась услышал, как заговорили люди, как кто-то, с удо­вольствием крякнув, ударил человека и тот, вскрикнув, глухо упал на землю.

Когда Михась подошел, человек поднялся с земли. Све­тало, на востоке ярко разгоралось небо, а тут, над головой, еще поблескивали редкие звезды. Человек поднялся и стоял, широко раскорячив ноги. В глазах его отражался страх.

— Кто такой? — спросил Михась.

— Шпион, говорят,— ответил ему пожилой сутулый че­ловек,— а может, и не шпион.

— Шпион!.. А кто же еще! Это мы первые увидели,— вынырнул из толпы худощавый парень и, боясь, чтоб его не перебили, торопливо, глотая слова, начал рассказы­вать : — Он еще вечером появился. Все ходил, приглядывал­ся. "Зачем, говорит, посевы уничтожают. Поля не хватает, что ли! — говорит. Все равно самолеты тут не сядут". Кто же так скажет? Ясно, шпион!

Человек вытер рукавом кровь с лица, оглянулся. Корена­стый, с толстой шеей мужчина медленно отвел руку и с раз­маху ударил шпиона. Тот ахнул и торчком полетел на толпу. Люди отступили, и он упал на землю.

— У Забудьки кулак будь здоров!.. — сказал кто-то стоящий рядом с Михасем. — Быка с ног собьет.

— Пусть бы свои кулаки на фронте показал...

— Да его же в армию не возьмут. Судимый он, этот Забудька. Продавца из магазцца, еврея, избил...

— Видать, хорош гусь...

Откуда-то бежали люди. В круг пробрался тот усатый, что руководил работами. Он остановился, долго присматри­вался к лежащему вниз лицом человеку, Виднелась только его худая спина и поджатые ноги.

— Кто поймал? — спросил усатый.

Хилый паренек снова вынырнул из толпы.

— Я поймал.

— Ну и дурень. Это же свой. Наш. Техник.

Михась услышал, как Забудька с сожалением прого­ворил:

— А, черт, не успел еще раз ударить... Он бы меня весь свой век помнил.

Михась лежал на телеге и снова смотрел в небо, но уже что-то изменилось в его душе, и другое настроение посте­пенно овладевало им...

Через неделю строительство прекратили. Часть людей отпустили домой. Но Михась и еще несколько деревенских парней остались.

Вечером на поле привезли доски и бревна. Снова появил­ся усатый — инженер, как его называли,— и люди по его приказу начали строить макеты самолетов.