Огненный лис

Пелена вокруг колыхнулась — и вдруг исчезла. Виктору показалось, что он вздрогнул от неожиданности, но это было, видимо, лишь мимолетное воспоминание о похожем земном ощущении: собственного тела Рогов сейчас не чувствовал.

Стремительный полет вынес его сквозь тяжелые, грозовые тучи навстречу солнцу. Непостижимо обострился слух, зрение стало таким, что ни одна мельчайшая деталь земной поверхности не смогла бы остаться незамеченной: обледенелые скалы, кроны деревьев до горизонта, блеклые пятна равнин… Вдали засверкала широкая голубая лента, петляющая змеей среди сопок, поросших колючим кустарником.

— Это Зея. Приток Амура, — услышал Виктор голос, на этот раз показавшийся ему женским. — Ты ведь уже бывал здесь! Именно в этих краях, тысячелетия назад зарождался твой мир — мир людей, мир Боли…

Далеко внизу амурская тайга сменилась дивными, поросшими сочной травой лугами и серебристой гладью озер.

— Что это? Забайкалье?

— Нет. Ты перенесся сейчас не только в пространстве, но и во времени… Под тобою древний мир Приднепровья. Видишь людей на реке?

— Да. Я их вижу.

— Это киевский князь Святослав с остатками оголодавшего войска возвращается из Доростола. В обмен на покой изнеженной Византии и её ближних данников увозит князь богатую добычу. Дорогой ценой откупился от него император Цимисхий! Одного серебра и золота везут русичи без малого на тридцати лодьях…

— А там кто? Вдали?

— Это послы-болгары. Видишь? Скачут они на отборных конях, во весь опор — к печенегам, с посланием от затаившего злобу Цимисхия. Несут весть степным разбойникам, что уже поднимаются вверх по реке киевляне, числом малым, но с богатством несчитанным…

Глава 2

Жаркий день угасал в черкасской земле.

Юго-восточный ветер доносил в степь с далеких холмов пряные запахи травы и отцветающих акаций, чувствовалось порою и гнилостное, тяжелое дыхание пойменных плавней.

Река, слившаяся некогда в живительный, мощный, ревущий на бесчисленных скалистых перекатах поток, докатилась сюда сотни столетий назад — и, разрезая степь блестящим, причудливо изогнутым лезвием, понеслось дальше к югу, в сторону Черного моря.

Велик и грозен печенежский стан…

Тысячи шатров раскинулось вдоль речного берега, а между ними бесчисленные вежи, плетеные из ивовых прутьев и обтянутые нечинеными, с червоточиной, кусками бычьих шкур. Шкуры источают привычный кочевнику смрад, и огромные трупные мухи тьмами клубятся вокруг — впрочем, так же, как и над раскиданными повсюду обглоданными костями и кучами конского навоза.

Все вокруг движется, живет, шумит… Стайки приблудных собак воровато шныряют повсюду в поисках обьедков, скулят и мимоходом мочатся на прохудившиеся котлы и осколки разбитой посуды.

Печенежские женщины криками отгоняют их прочь, порой сгоряча протянув какую-нибудь нерасторопную суку тяжелой ургой поперек спины. Тогда завизжит бедолага от боли, да и падет на землю с перебитым хребтом — но нет до неё больше никому никакого дела. Женщины заняты — окруженные со всех сторон голозадыми детьми, они торопятся до темна подоить встревоженных далеким волчьим воем кобылиц.

Велико имение печенегов… Протяжно ревут на всю степь гонимые от водопоя стада, блеют в загонах овечьи отары, топочут копытами знаменитые по всему свету конские табуны.

Печенеги готовятся встретить ночь. Сцепленные повозки окружили лагерь сплошным кольцом. Одетые в грязные козьи и лисьи меха воины привычно подгоняют сыромятные пояса и разжигают вокруг сторожевые костры…

…Хан Куря сидел посреди своего просторного шатра и с видимым удовольствием внимал словам расположившегося напротив гостя.

— Да продлятся вечно дни твоего могущества! Император Иоанн Цимисхий велел также передать тебе в знак вечной дружбы и союза подарки: саблю с каменьями, украшенную золотом конскую сбрую, а для жен твоих — шелка аравийские, благовония из Египта и украшения…

Куря кивнул, продолжая из-под полуприкрытых век внимательно разглядывать посланника Византии.

Выдержал паузу, потом произнес:

— Передай мой ответ: да будет мир меж нами! Земля печенегов богата травами и водой, леса полны дичи… Чего же еще? Ни мне, ни воинам моим нечего искать в далеком Константинополе.

— О, могущественный хан, — собеседник прижал ладонь к сердцу и подбородком коснулся груди:

— Миролюбие твое под стать только мудрости и отваге!

Император Византии знал, кого послать в стан кочевников. Болгарский князь Петр был молод, храбр, знаком с обычаями степняков и к тому же вполне свободно говорил на их языке. Цимисхию болгарин служил недавно, однако уже не раз успел доказать ему свою преданность…

Печенег отхлебнул немного пахучего пойла, довольно срыгнул и передал окованную серебром чашу гостю. Тот в свою очередь пригубил кумыс и продолжил:

— Богам нет большей услады от царей земных, чем покой и благополучие народов… Вот и повелитель Византии, император Иоанн Цимисхий, почитая волю Господа нашего, смирил гордыню. Он легко мог разбить князя русов, но великодушно отпустил его…

Посол посмотрел прямо в глаза кочевнику:

— С богатой данью отпустил! И с договором о вечном мире.