Огненный остров

Она состояла из ряда темных конурок, прилепившихся к стене ограды; многие были закрыты, в других можно было видеть человека, присевшего на корточки на циновке, которая составляла всю обстановку курильни, и проходившего сквозь все стадии головокружения, опьянения, восторга и конвульсий, какие вызывает опиум – этот сильный наркотик.

Увидев своего индийца в одной из конурок, Эусеб вошел и присел к нему на циновку.

Харруш держал в руке маленькую трубку из посеребренной меди, головка которой имела форму и объем самого маленького наперстка; он набивал ее коричневатым веществом, несколько раз вдыхал дым и в исступлении откидывался на циновку.

В ту минуту как Эусеб собирался войти в каморку, кто-то удержал его за полу одежды; обернувшись, он увидел нищего яванца, одетого в рваный саронг.

– Белый туан («господин»), – произнес этот человек, протягивая руку к европейцу, – сжальтесь над несчастным: Будда поразил его безумием, и он оставил свою последнюю монету под лопаточкой китайца.

Столько же из жалости к несчастному, сколько желая избавиться от него, Эусеб дал нищему то, о чем тот просил; яванец набросил на голову уголок тряпки, служившей ему одеждой, и произнес вполголоса в знак благодарности:

– Пусть надежда на спасение сойдет с горы Сумбинг и сохранит туана от злого колдовства.

Харруш находился на половине пути к желанному опьянению и сохранил еще достаточную способность различать звуки, чтобы услышать слова, произнесенные яванцем.

– Убирайся отсюда, пес, сын собаки! – закричал он, обращаясь к нищему, который тотчас же скрылся в темноте. – А вам, сахиб, должно быть стыдно давать деньги этому презренному: он немедленно спустит их жадному китайцу.

Несмотря на то что его собственное положение было сложным, а мысли – очень серьезными, Эусеб не мог сдержать улыбки при виде того, с каким жаром индиец, сам в то же время предаваясь одному из постыднейших человеческих пороков, клеймит пристрастие яванца.

– Но, Харруш, – сказал он ему, – по-моему, ты и сам не лучшим способом тратишь деньги, только что полученные от меня.

Харруш презрительно пожал плечами.

– Я сделаюсь божеством и, подобно богам и вместе с ними, стану смотреть, как вечно танцующие перед ними бедайя, грациозно свиваясь, опускаются с небес на землю и вновь поднимаются в небеса.

С этими словами он вновь наполнил свою трубку табаком, перемешанным с опиумом, и протянул ее Эусебу.

– Делайте как я, и вы увидите то, что открыто лишь зрению духов.

Эусеб мягко оттолкнул трубку.

– Скажи мне, Харруш, – попросил он, дрожа от страха, что опьянение индийца достигнет такой стадии, когда он не сможет уже отвечать на вопросы, которые Эусеб, горевший нетерпением, хотел задать ему. – Ответь мне, и ты получишь награду, соответствующую услуге, какую окажешь мне. – Знал ли ты Базилиуса, белого врача?

– Знание охраняется безмолвием, мудрец – тот, кто умеет молчать, – отвечал Харруш, – а индус считается мудрым среди подобных себе.

– Скажи мне, что тебе известно о докторе, и ты не станешь жаловаться на мою щедрость. Говори, Харруш, умоляю тебя.

– Голландский сахиб сказал, что будет управлять своим сердцем, – нараспев забормотал индус. – Голландский сахиб поклялся сдерживать порывы сжигающей нас любви! Сахиб безумен; только сумасшедший уверяет, что может повелевать огнем, нашим господином; лишен рассудка тот, кто кричит пожирающему джунгли пламени: «Ты сожжешь вот это и не пойдешь дальше».

Эусеб не мог ошибиться, неверно истолковать эти облеченные в форму загадки слова, и они глубоко поразили его; он хотел добиться от индуса более точных объяснений, но пары опиума понемногу заволакивали мозг Харруша, взгляд его блестящих глаз сделался бессмысленным, растерянным, блуждающим; с его пересохших губ сорвался пронзительный стон, в котором не было ничего человеческого; напрасно Эусеб обращался с вопросами к гебру, тот уже не отвечал, его экстаз облекался в какие-то образы, и на подвижном лице отражались все испытываемые им ощущения.

Эусеб собирался покинуть каморку, когда послышался сильный шум за дверью. Переступив порог, он увидел нотариуса Маеса, направлявшегося к нему в сопровождении двоих незнакомцев.

– Ну? – крикнул нотариус своему молодому клиенту. – Что вы скажете о Меестер Корнелисе? Станете ли по-прежнему избегать веселый город? Или согласитесь со мной, что нет лучшего места для того, чтобы закончить среди удовольствий трудный или скучный день?

– Признаюсь вам, метр Маес, мне не слишком по душе все, что я вижу здесь, – ответил Эусеб. – И все же я не покину Меестер Корнелис прежде, чем мне удастся несколько минут поговорить с Харрушем.

– Дьявольщина! Тогда вам придется запастись терпением; если я не ошибаюсь, негодник предается своему излюбленному пороку и пройдет немало времени, пока он вновь спустится на землю с тех облаков, на которые он забрался в данную минуту!

– Сколько времени может длиться его опьянение?

– Час или два; но, выйдя из него, он будет в состоянии подавленности и оцепенения и не сможет ответить вам.