Огненный перст

Последние два года он жил как? Работой и любовью. Княжество, а с ним работу отобрал Борис. Любовь – тоже. Можно было бы, как уговаривал покойник Добрыня, устранить корень всех бед, но что тогда сталось бы с душой? Есть ли у человека бо́льшая ценность, чем душа? Недаром ведь Лукавый сулит за нее любые земные сокровища, и люди нетвердые, неразумные на те уговоры поддаются. Но какой из тебя Трыщан, если ты братнину кровь пролил, пусть даже не сам, а чужими руками? Достоин ли братоубийца Ижотиной любви? То-то.

Нужно вернуться к прежнему – к тому, на что готовил себя при отце.

В монастыре живут и без работы, и без любви. Как мечталось когда-то. А то, чем поманила жизнь, – пустое и тщета.

Теперь есть деньги поставить не скромную обитель, на несколько келий, как думалось раньше, а настоящий большой монастырь, с высокими стенами, чтоб отгородиться от забот и шумов суетного мира. Собрать со всей Руси и даже из-за ее пределов ученейшую братию. Писать и переписывать книги, разрисовывать страницы многоцветными узорами и картинками – не ради сегодняшнего часа, но ради вечности. Никого из ныне живущих давно уж не будет, а книги останутся.

По Ярославовой правде можно бы у брата собственный удел истребовать, но еще мельче дробить Свиристель уже некуда. Пускай Борис княжит один.

Довольно будет забрать половину взятой на меч добычи, как установлено законом и обычаем. Полторы тысячи гривен – большущее богатство. На монастырь столько и не понадобится.

Нужно будет отдать черниговским ростовщикам долг, взятый под честное княжеское слово. Пожаловать гривны по три семьям погибших – от Бориса вряд ли дождутся. Сколько это останется? Всяко больше тысячи.

Этим богатством распорядиться следует вот как. Сначала присмотреть где-нибудь в лесном северном краю – Владимирском или Новгородском – хорошее озеро, а еще лучше остров на озере. Поклониться великому князю или, если на Новгородчине, посаднику сотней-другой. Могут и так землю дать – хороший монастырь с игуменом Рюриковой крови всякому иметь лестно. Нанять дровосеков и плотников будет стоить…

И Ингварь погрузился в долгие мысленные исчисления. Арифметика, как всегда, действовала утешительно.

* * *

К городу подъехали на закате. Стены, коньки крыш, колокольня на красном небе казались черными.

Солнце, наполовину ушедшее за край земли, слепило последними, яркими лучами. Смотреть в западную сторону было трудно. Река Крайна переливалась малиновым золотом. На том берегу, где переправа, стояла толпа. Похоже, встречать дружину вышел весь город.

– А ну, молодцы! Гляди львами! – крикнул, обернувшись, Борис и приосанился. – Клюква, что сзади тащишься? Ко мне давай, по левую руку! Стяг – вперед, справа от меня!

Толкнув каблуками Василька, Ингварь выехал вперед – но остался чуть позади брата. Пускай один покрасуется. Будущему чернецу земное-суетное не надобно.

Но минуту спустя земное-суетное укололо в самую душу, только-только начавшую успокаиваться.

От противоположного берега шел паром. И там – скоро стало видно – кроме старшего тиуна, оставленного смотреть за городом, стояли еще двое: толстяк в княжеской шапке и женщина. Нет, не женщина. Дева…

– Гляди-ка, сосед пожаловал. И княжну прихватил, – сказал Борис и закашлялся.

От вида Ирины перехватило горло, догадался Ингварь. Сам-то он вцепился рукой в седельную луку – закачало.

Борис беспокойно заерзал, покосился на брата. Вспомнил, должно быть, про свое иудино окаянство. Но ничего не сказал, а лишь пришпорил коня – поспешил навстречу невесте и будущему тестю. Ингварь нарочно отстал. Надо было укрепить сердце.

– …воссияет на всю русскую землю! – услышал он, подъезжая, густой голос Михаила Олеговича. – Дай, облобызаю тебя, зятюшка! Руси тебя Господь послал!

Борис свесился с седла, давая радомирскому князю себя обнять.

Заметив Ингваря, Михаил улыбнулся и ему.

– И ты молодец. Пособил, чем мог. Ох, брат у тебя – сокол ясный, орел прегордый! – И снова повернулся к Борису, держа его за локоть. – Сойди-ка, сыне, потолкуем о нашем общем деле. Только дай невестушке тебя повеличать.

Ирина, лицо которой скрывала вечерняя тень (да Ингварь и не смел в ту сторону смотреть), поклонилась герою в пояс. Борис, спрыгнув на землю, тоже наклонил голову – как-то неловко, со смущением. Это было непохоже на его всегдашнюю уверенную повадку, и у Ингваря сжалось сердце: любит ее Борис, любит!

И то, что жених с невестой ни словом не перемолвились, тоже было красноречивей всяких излияний. Ингварь и сам, встретившись с любимой после разлуки, вряд ли нашелся бы, что сказать…

Вдруг он понял, что придется подойти к княжне, потому что она осталась стоять одна. Михаил с Борисом, по-родственному полуобнявшись, отошли в сторону. Радомирский князь что-то оживленно говорил. Борис, опустив голову, слушал.

В растерянности Ингварь застыл на месте. Как приблизиться?

С какой речью обратиться?

Но Ирина сама шагнула ему навстречу.

Ее лицо было всё в движении: брови взволнованно подняты, глаза сияют, нежные губы дрожат.

– Ах, какую книгу я прочла! – воскликнула княжна неожиданное. – Если б ты только знал!