Читаем Огненный перст полностью

– Этот чтоб утром на подворье был. С пардусом. Пусть покажет, как охотиться. А девку сейчас заберу.

Князь осторожно, словно не уверенный, понимает ли черная женщина человеческие жесты, показал рукой: иди на берег.

– Вели вынести мои вещи, – прошептала Гелия. – И да способствует тебе удача. Когда смогу, пришлю весточку.

Изящной походкой, словно танцуя, она сошла по трапу. Женщины смотрели на нее враждебно и ворчали. Мужчины молчали и сопели.

Что-то кольнуло у Дамианоса в сердце, когда он провожал Гелию взглядом. И пронеслась странная мысль: «Опять один».

Ну и что? Он всегда один. Разве бывает иначе?

Тряхнув головой, поздравил себя. Пока всё шло идеально: разрешение на жительство получено, прямая связь с вождем обеспечена, помощница внедрена.

И день еще не закончился.

До вечера Дамианос успел еще многое. Он любил первый стадиум работы, когда подготавливаешь площадку для последующих действий.

Прямо на пристани нанял собственного толмача – дунайского болгарина, который два года назад плыл на ромейском корабле от юга к северу, был высажен в Кыеве по болезни и прижился здесь. Болгарин был расторопен, жуликоват и болтлив – последнее Дамианосу особенно понравилось. Ему ведь требовался не переводчик, а посредник и поставщик сведений.

Дамианос узнал, какие в городе правила и обыкновения, да как устроено княжеское подворье. Выспросил, велика ли у Кыя дружина (полтораста конных и четыреста пеших); много ли жен и наложниц (с дюжину); сколько племен платит полянскому владыке дань (болгарин точно не знал, но сказал, что много). Объяснилось и про всезнающего Хрива. Он был старый конюх, то есть старшинствовал над конюшнями – одна из высших должностей во всяком княжестве. Пять лет провел в Херсонесе Таврическом, в плену у греков – отсюда знание языка и византийской жизни. Кый хромца ценит, во всем с ним советуется.

Значит, нужно будет подвергнуть дамианизации и Хрива.

Имя Дамианос означало «укрощающий» или «дрессирующий». Недаром говорится: какое у тебя имя, такая и судьба.

По роду службы аминтесу приходилось заниматься именно этим: дрессировать людей и подчинять их своей воле, да так чтоб сами этого не сознавали. Теорию он изучал в Гимназионе и Академии, практику осваивал сам.

Наука как наука. Со своими законами, подразделами, границами возможного. Не такая уж сложная, когда привыкнешь. Случаются, конечно, исключения из правил, бывают и осечки, но редко.

Носильщики, нанятые болгарином, сложили вещи и мешки с пшеницей на пустыре меж двух дворов – здесь «константинопольскому купцу» выделили место для поселения. Завтра плотники срубят навес и поставят забор, пока же имущество сторожил Магог. С ним было спокойно: не отойдет, не уснет.

Болгарин уговаривал сразу построить и дом, обещал срядиться занедорого, но Дамианос велел обождать. Если дамианизация пойдет успешно, свое жилье не понадобится. Склад – иное дело. Пшеницу можно понемногу продавать, чтобы всегда иметь свободные средства. А потом из Константинополя доставят еще товара, какого закажешь.

Ночевал Дамианос на мешках, в обнимку с Герой. Спал крепко и сладко. Во сне виделся с Белой Девой. Геката всегда посещала его в первый день на новом месте.

А наутро свежий, готовый к преодолению любых препятствий, отправился на княжий двор, ведя леопардиху на поводке. Сегодня должно стать ясно, легкой или трудной окажется дамианизация.

Княжий двор находился в самой середине огороженного частоколом холма и тоже представлял собой маленькую крепость. Несколько поставленных вплотную больших срубов были повернуты глухими бревенчатыми стенами вовне – только верхний ярус щурился подслеповатыми бойницеобразными окнами. В окаем был еще и прорыт ров. Узкий мост упирался в массивные ворота, правда, раскрытые нараспашку, но с нависающей сверху железной решеткой, которую, очевидно, можно было захлопнуть одним поворотом рычага.

Осторожен Кый. Даже если врагам удастся, незаметно подкравшись со стороны леса, ворваться в город, князь сумеет отсидеться в своем детинце.

Проходя мостом, Дамианос заметил, что из прорези над воротами зорко смотрит часовой. Тоже необычно – Воислав и другие славянские вожди, с которыми аминтесу доводилось иметь дело, выставляли дозорных только во время войны.

Двор был просторный, шириной шагов в сто. Сюда выходили окна и двери многочисленных построек, как жилых, так и хозяйственных: трехэтажный княжеский терем с высокой красной крышей и шатровым крыльцом, другой дом, поменьше (судя по прикрытым ставням – женский), две казармы-гридницы, длинная конюшня, псарня, амбары, закрома, птичник. Богато жил полянский князь. Прав пирофилакс: правитель, который построил себе такую резиденцию, глядит далеко, а метит высоко.

Людей на подворье почти не было. К Дамианосу, опасливо косясь на огромную кошку, подошел стражник. Кто таков и зачем пожаловал, не спросил – значит, был предупрежден. Сказал громко, как глухому:

– Князь с дружиной заутреннее кушают. Жди, грека. Понял?

И показал на середину двора, где торчал столб с изображением Перуна – поляне чтили этого бога выше других.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства в романах и повестях

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее