Читаем Огненный перст полностью

Самый старший из братьев, Владимир, кому надлежало в назначенный Господом срок принять отцовский стол, был степенен, рассудителен, прилежен. Второй, Борислав, четырьмя годами младше Владимира и десятью старше Ингваря, не походил ни на первого, ни на второго. В детстве был шалун, в отрочестве – шкода, а как вырос, стал озоровать с размахом. То затеет охоту в чужих угодьях, и отцу потом с соседним князем рядись, объясняйся. То привезет из Киева мужнюю жену, сманенную у великокняжеского боярина, и после надо за срам платить немалую виру. Однажды взял и ограбил на реке Крайне крымских купцов. Добычи взял немного, а с тех пор караваны через свиристельское княжество плавать перестали, и казне произошел немалый урон. Отец худо-бедно терпел пакости среднего сына, пока Борис не вздумал задирать половцев – угнал у них табун. Тут уж запахло не вирой и не убытком, а гибелью для всего княжества. Со степными хищниками шутки плохи.

И кончилось у князя терпение. Посадил беспутного под замок, приставил крепкую стражу. Но в неволе Борис просидел недолго. Улестил караульных, закружил им головы соблазными речами – это он хорошо умел. И сбежали стерегущие вместе с узником. Перед тем взломали казенную клетушу, где казна. Взяли ларь с золотом, которое отец копил на случай недорода, поветрия, войны или иной напасти. Увели с конюшни самых лучших лошадей. Брат Владимир хотел снарядить погоню, но отец в мудрости своей не позволил: «Бог с ней, с казной. Другую наживем. Зато Бориска не вернется. Дешевле выйдет». И с тех пор не было о среднем брате ни слуху, ни духу. Исчез, растаял, будто унесенная ветром туча.

И вот, две недели назад, из становья Улагай, где сидит грозный Тагыз-хан, пришла весть: у половцев Борислав, пленником. Послали младшего дружинника-гридя проверить, правда ли…

Шесть лет назад Борис бежал совсем в другую сторону – на запад. Как же он теперь к Тагыз-хану попал? Каким лихом?

Рука у брата была скверная, к письму непривычная. Буквы толкались, строчки шли вкось. Ингварь сдвинул брови, зашевелил губами, чтоб понять, где кончается одно слово и начинается другое.


«…Ныне после многих хождений, какие пересказать не хватит пергамента, ввергнут превратной судьбой в руки Тагыза, русской земли мучителя и разорителя. Томлюсь здесь, в Улагае, от половцев жестоко терзаем, в ожидании смертного часа. Велел хан тебе, брату моему и свиристельского княжества владетелю, передать, что, ежели не заплатишь за меня до новой луны выкупа, прикажет он, Тагыз, разорвать меня конями на четыре стороны и куски несчастной плоти моей тебе пришлет. А выкуп, какого хан требует, четыреста гривен серебра. Коли вызволишь, Христос тебя за братолюбие наградит.

А коли оставишь пропадать, буду Его, Спасителя нашего, молить, чтоб над твоей душой смилосердствовал.

Брат твой Борислав»


Читая письмо, Ингварь дважды вскрикнул. Первый раз – когда представил, как лютые половецкие кони рвут брата на части. Второй – когда узнал, сколько серебра хочет Тагыз-хан.

Четыреста гривен!

Всё свиристельское княжество, с полями, пастбищами, скотами, звериными и рыбными ловлями, бортнями и пошлинами, давало в хороший год до тысячи трехсот гривен, в плохой – не более тысячи. На это надо дружину кормить, двор блюсти, пограничную крепость содержать, дороги-пристани чинить, Божьей церкви кланяться, погорельцам пособлять. Да мало ль расходов! Как ни изворачивайся, вечно не хватает. А тут отдай четыреста гривен! Где взять? Как потом выживать?

Род свиристельских князей шел от Святослава Ярославича, сына величайшего из русских владык мудрого Ярослава. Со временем Святославово потомство расплодилось, расселилось по всей Руси. В черниговском углу прежней единой державы утвердились Ольговичи, семя Олега Святославича, у которого, как у Ингваря, на лбу был некий родовой знак.

Обмельчала некогда могучая ветвь Рюрикова древа, поделилась на ветки, веточки и мелкие сучки. Во времена прадеда княжество было большое, во времена деда – среднее, в отцовские стало из самых малых. Худший из людей, жизни и счастья погубитель, северский княжич Володарь был прав, когда насмешливо называл Ингваря «невеликим князем». Невеликий и есть, а город его, согласно с прозванием, – свиристель, птаха крохотная, бессильная.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства в романах и повестях

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее