Огненный пес

— Мне не дает покоя какое-то странное чувство, я возмущена до глубины души. Вы выглядите кривлякой, хуже какого-нибудь горожанина! Но все же скажите, что это случилось с вами?

— Ничего, бедняжка. Я неважно себя чувствую. Разве с тобой такого никогда не случается?

Он отодвинул все, что громоздилось на столе: шпоры, узорчатые коробки, охотничий нож, бутылки, блюдо с заплесневелыми остатками сала — и положил свой карабин рядом со свечой, пламя которой чуть подрагивало. В камине, который своей монументальностью напоминал надгробие, еще розовели угли, а котелок продолжал тянуть свой незатейливый напев. Странные предметы, казалось, выходили прямо из известковой побелки стены: рога оленя (сложные разветвления рогов давали возможность представить, что какое-то дерево в шутку проросло сквозь стены и раскинуло свои ветви внутри дома), головы кабанов, жующие кинжалы своих клыков, запыленные чучела птиц, крылья которых какие-то колдовские чары сделали неподвижными, медные охотничьи рожки, плохо начищенные раструбы которых слабо поблескивали, подобно свернувшимся змеям, свесившим свои зияющие молчанием пасти. В глубине дома виднелись неясные очертания лестницы. Меблировку его составляли угловатые громоздкие предметы.

— Никогда, — задиристо ответила ему Валери, — и не только со мной, такого еще ни разу не случалось на памяти человеческой, и я знаю, что говорю — мой отец и я — а мы оба родились в Гурнаве! — не встречали никогда таких дерзких волков, даже когда их гнал голод, в самый разгар зимы! Вода их останавливала. Плотина наводила на них страх.

— Или мельничное колесо. Твой отец работал, наверное, ночи напролет?

— Будьте уверены, он работал день и ночь — святой был человек! До седьмого пота работал!

— Достаточно было шума мельницы. Волки, ты знаешь, существа непостоянные и противоречивые, сегодня они безумно смелы, а завтра пугливей жеребенка.

— Но только не этот! Вы слышали его вой?

— Это большой старый волк.

— Да, это большой старый волк. А как вы отправились на него? Задрав нос, без собаки, с этим взбалмошным Сан-Шагреном, который не стоит и понюшки табака… А если бы этот большой старый волк прыгнул вам на шею? Скажите же что-нибудь в свое оправдание!

— Попридержи свой язык! Он нагоняет на меня тоску. И обрежь фитиль на свече, он коптит.

Служанка повиновалась. Он следил за ее действиями.

— Я сообщу об этом госпоже. В вашем возрасте это несерьезно, по меньшей мере. Вы меня сердите.

В свое время подобная фамильярность умилила бы его, но сейчас он не был расположен шутить:

— Посвети же мне, а то никакого от тебя толку! И убери на столе.

— Это уж слишком! Вам нужно, чтобы все было в порядке, но чтобы при этом я не трогала ваши вещи!

Он пересек комнату из конца в конец. Вымощенный кирпичом пол отзывался гулом под его сапогами. Его тень сплелась с рогами оленя и погасила отсветы на духовых инструментах. Ступеньки заскрипели под его весом.

— Вас очень мучает официальное письмо?

— Спокойной ночи, голубушка, и до завтра.

Она не смогла ничего сказать в ответ и, за неимением других средств воздействия на хозяина, положила поверх своего бумазейного жабо крестное знамение.

— Господи, Господи, ты один знаешь, как изменить ход вещей, помоги же моему хозяину. Он испытывает адские муки из-за этого казенного письма. Пожалей же бедного человека!..

* * *

Комната господина де Катрелиса выглядела столь же оригинально, как и комната первого этажа, которая служила одновременно гостиной, столовой, мастерской, кухней и складом охотничьего снаряжения. Свеча, освещавшая комнату, была вставлена в оловянный подсвечник, который, в свою очередь, располагался на маленьком, вишневого дерева и по-крестьянски скромном столике. Стены, как и внизу, были побелены все той же голубоватой известью. Те же квадратные плитки покрывали пол. Железная походная кровать, заправленная знававшей времена попоной в клеточку, составляла своего рода альков, над которым висели занавески неопределенного цвета. Рога оленя возвышались над резным деревянным шкафом. Еще здесь было много замечательных вещей: седло с золочеными стременами, туалетный столик великолепного красного дерева, распятие из слоновой кости старинной работы, янсенистское, стояло перед лубочной картинкой, изображающей охоту. Самое удивительное, что вещи большой ценности соседствовали здесь с дешевкой, купленной у торговцев вразнос, бродивших в те времена по деревням. Перед маленьким, с двускатной крышкой, бюро, легкие, изогнутые ножки которого заканчивались резными копытами лани, располагалось, необъятное кресло; из правой части которого, срезанной грубо сделанной перекладиной, выбивалась солома. У изголовья кровати висел разлинованный красными полосами календарь с наивной цветной гравюрой, изображавшей оленя при последнем издыхании: красная куртка одного из охотников кричаще пылала на фоне зелени, несмотря на то, что слабое освещение должно было бы сгладить этот эффект.