Огненный плен

Появившиеся поверх кукурузы верхушки деревьев показались мне оазисом в пустыне. Но высота стеблей была такова, что уже через несколько секунд после того, как я увидел березы, мы вырвались из кукурузного плена.

Мазурин зацепился ногой за стебель и чуть не упал. Его несло по инерции вперед, и стрелял он, наклоняясь вперед и мчась вперед…

Вскинув руку, я расстрелял весь запас патронов в магазине.

— Откуда они взялись?!

Двое немцев лежали у первых же берез. Они даже не успели найти руками оружие. Получив три пули в упор, один из них, светловолосый мальчуган, упал спиной на березу, да так и сполз, пачкая бересту красным. Можно сказать, погиб он при исполнении воинского долга — сжимая в руках катушку с кабелем. Второй, грузный ефрейтор, никак не хотел умирать. Ему казалось это глупостью. Изрешеченный пулями, он полз в рощу, волоча за собой простреленную в колене ногу. Я не понимаю, отчего он не впал в болевой шок — с ранением колена меньше всего хочется куда-то ползти. Хотя не мы ли с Мазуриным только что пробежали кросс, голодая перед этим пять суток кряду?

— Я всего лишь телефонист… Взвод связи пехотного полка… — гитлеровец бормотал этот бред, предполагая, что это изменит дело, и полз в рощу…

Мазурин доковылял до светловолосого и, кувыркая его тело, снимал с него винтовку и ремень.

Я шел на немца. Вспомнив, что «парабеллум» пуст, отбросил его в сторону и, наклонившись, вытянул из обмоток нож.

— Я выполнял приказ… за всю войну — ни одного выстрела, клянусь Господом!..

— Нам нужно торопиться, доктор, — напомнил Мазурин. Он шуршал какой-то фольгой, рвал какую-то материю, звенел металлом. Если все звуки эти не упорядочивать, а смешать, то в этом шуме можно безошибочно угадать обыск.

— Где еще поблизости находятся немецкие солдаты? — спросил я.

— Вы меня убьете?

— Да.

— Боже правый!.. Я не сделал ничего плохого!.. Меня призвали на войну, но я против нее!.. Я выращивал картофель и жал лен!..

Невероятно, как мил становится солдат вермахта, когда у него прострелено колено.

Добравшись до него, я придавил ефрейтора коленом.

— Где поблизости немецкие солдаты?

— Вы убьете меня?

— Да.

— Я вам скажу, но только оставьте мне жизнь!.. Вон там, — он выбросил вправо руку, — в пятистах метрах, двое из взвода, и там, — он убрал окровавленную руку и махнул влево, — еще двое…

Пока я, как дура сова, смотрел без какой бы то ни было необходимости влево, правой рукой он с лязгом выхватил нож.

Мой вошел ему под кадык, как в масло. Чтобы не стать жертвой агонии, я прижал его руку с ножом другим коленом.

— Не хотел бы я оказаться на вашем операционном столе, Касардин.

Поднявшись, я забрал нож из зашедшейся в треморе ладони немца и спрятал в обмотки. Нож обершутце СС остался в ефрейторе-связисте. Потянуло чем-то вкусным, и я повернул голову. Рядом со мной с винтовкой на плече стоял Мазурин и ел шоколад. Он протягивал мне непочатую плитку.

Мои руки дрожали, когда я ее разворачивал. Чувство голода и полный рот слюны торопили меня, я видел перед собой только этот шоколад…

Я с хрустом откусывал от плитки, ловя крошки с ловкостью кошки, жадно жевал и смотрел, как Мазурин выворачивает ранец и карманы ефрейтора. Сочтя находку ценной, он забрасывал ее в солдатский ранец. Минута — столько мы были на поляне. Или — четверть часа. Среднего я не видел. Все пролетело как во сне, и в то же время мне чудилось, что вот-вот распахнется кукурузный занавес и на сцене этого театра появятся эсэсовцы…

— Что это такое?

— Тушеная говядина — быстрее, капитан.

Я поднял винтовку ефрейтора. Освободил труп от ремня с подсумками, и мы двинулись в лес.

— Три банки тушенки, две пачки сигарет, спички и плитка шоколада. Шесть обойм к винтовкам и два ножа — вот то, на что мы в ближайшее время можем рассчитывать, Касардин… — Чекист бежал рядом со мной, мы обегали разные деревья. Повязка с глаза его сбилась, он выглядел свирепым пиратом, бежавшим от командора флота ее величества. Или на буйнопомешанного. Разница если и была, то не очевидна.

— Полчаса назад мы имели только ветхие души… — задыхаясь, пробормотал я.

— Касардин, я давно хочу у вас спросить…

— Сейчас самое время.

Роща заканчивалась. Остановившись на опушке и присев, мы осмотрелись. Немцы могли тянуть кабель в каком угодно направлении. Судя по их последним намерениям, они обосновываются здесь надолго, то есть навсегда. Со свойственной им педантичностью они, не успели затихнуть пожары, тут же принялись прокладывать коммуникации — вода, связь… Куда они могут потянуть провод — одним им известно. Поэтому встреча нежданная и ненужная могла случиться в любой момент.

— Кажется, тихо…