Мариан больше молчал, отец интересовался архитектурным исполнением дворца и просил у Нории согласия прийти и зарисовать отдельные детали. Каролинка вцепилась в Ангелину и рассказывала ей о своих успехах, а потом ухитрилась раздобыть бумагу и карандаш и стала рисовать, поглядывая на невозмутимого дракона. Алинка, как всегда, задавала миллион вопросов, и я прониклась необычайным уважением к мужу Ангелины – он терпеливо и подробно на них отвечал, пока Ани шепталась с Васей или обнималась с Каролинкой, разговаривая с отцом. Краем уха я услышала, как она спрашивает о нашей бывшей соседке из Орешника, Валентине.
Периодически я выходила в темный сад и оскверняла это тихое и заполненное сладким ароматом цветов место запахом табака и своими веселыми мыслями по поводу семейной жизни сестрички и грустными – по поводу Мартина. Или жаркими воспоминаниями о Люке.
– Скучаешь? – ко мне подошла Ани, обняла, и я выдохнула дым в другую сторону, выбросила сигарету и прижалась к сестре.
– Нет, ты что, – пробормотала я, целуя ее в висок, – просто надо передохнуть от эмоций. Я так волновалась, что тебя здесь держат привязанной к кровати в темнице, и сейчас, когда я успокоилась, у меня пошел откат. Хороший у тебя муж, Ани.
– Не думала, что ты оценишь, – сказала она с некоторым удивлением.
– Почему? – я усмехнулась и внимательно взглянула на нее. – Мои вкусы, конечно, вызывают сомнения, но я способна оценить и другие типажи. Не только Кембритча.
– Не язви, – умиротворенно попросила она, и мы замолчали, глядя на таинственный, шелестящий тенями сад, залитый голубоватым светом молодого месяца. Сзади послышался бодрый голос неугомонной Алинки, мягкие раскаты ответов Нории, раздались тихие шаги. Подошла Василина, прижалась ко мне с другого бока. И извиняющеся, ласково погладила меня по спине.
Я вздохнула. Вот еще один человек, который любит меня так, что не способен долго сердиться.
– Мы обговорили помолвку через три месяца, – проговорила я, ни к кому особо не обращаясь. Сестры не спросили, кто это «мы», даже не дернулись, но синхронно сжали мои руки. Две беспокойные мамочки. И я была бы не я, если бы не добавила ехидно: – Глядишь, такими темпами ни одной незамужней принцессы у нас в доме не останется.
– Мне еще рано, – капризно возразила подкравшаяся Каролина. Голос ее показался очень громким в окружающей тишине. Младшая сестра обхватила Ангелину за талию, положила подбородок ей на плечо. – Как у тебя тут хорошо, Ани. Я бы могла здесь жить.
– Если захочешь, я обсужу это с отцом, – согласилась Ангелина. – Я буду очень рада, Каролиш.
Рядом возникла и Алина, молча взяла за руку Василину. Мужчины вели за нашими спинами живой разговор – а мы молчали, наслаждаясь нашим единением. И Алина озвучила то, о чем думали сейчас мы все.
– Как же мне не хватает Полины, – сказала она со вздохом – и Ани рядом со мной напряглась, и мы прижались еще крепче друг к другу. Все эти полтора месяца с превращения Поли в медведицу мы навещали ее раз-два в неделю и последний раз были несколько дней назад; возвращались подавленные, хотя она нас уже узнавала, не бегала прочь и даже что-то урчала в ответ на наши нежности. Почему в нашей семье так – никогда не может быть все у всех хорошо? Почему обязательно в нашем счастье должна присутствовать доля едкой горечи?
– Завтра навестим ее, – проговорила Василина тихо. – Я уверена, Демьян что-то придумает. А ты, Ани?
– А мне ничего не остается, кроме как надеяться, – ровно ответила Ангелина. – Как и нам всем.
И мы снова замолчали, купаясь в тишине и тревоге этой теплой южной ночи и глядя на яркие лучистые звезды над садом. Где-то далеко они светили и нашей Пол.
Люк Дармоншир
Герцог Лукас Дармоншир тоже не спал в эту ночь. В данный момент он страшно ругался, глядя на свои призрачные руки и пытаясь продавить выгнутую полусферу зеркала в спальне.
С другой его стороны.
Ругательства, сыплющиеся из уст герцога, могли бы заставить покраснеть и видавшего виды сержанта, но краснеть тут было некому. Слова в черноте зазеркалья гасли, как заглушенные ватой, и холодно тут было, как в ледяном кубе. И все холоднее становилось – Люк, пинающий неподдающуюся преграду, видел, как от полупрозрачного и мерцающего тела его, рассеиваясь, уходит в черноту белое сияние.
Поначалу он пытался орать и стучать, надеясь, что вдруг в покои зайдет дворецкий, увидит в зеркале хозяина и догадается позвать хоть того же Леймина. Но спальня была пуста. Дымился на столике окурок, лежало брошенное на стул полотенце, ночник освещал расправленную кровать. На ней вибрировал телефон, и экран веселенько светился голубым.
Дармоншир снова выругался и обернулся. Еще немного, и он точно рассеется. И где была его голова?
За пятнадцать минут до позорного попадания в зазеркалье Люку, уже задремавшему, позвонил его величество Луциус и очень сухо проговорил:
– Надеюсь, ты достаточно отдохнул. Жду тебя в полночь у телепорта во дворце. Не опаздывай.