Огненный путь

– Я даю вам свое слово, ваше величество. Считайте, что я проникся государственной необходимостью.

Инландер курил, прислонившись спиной к зеркалу, задумчиво разглядывая опального герцога.

– Даю тебе время до вечера, – проговорил он. – Фотографии я сожгу сегодня поутру, как вернусь во дворец. Считай это авансом моего к тебе доверия. И не разочаровывай меня еще больше, Лукас.

– Вас опасно разочаровывать, ваше величество, – едко усмехнулся Люк. – Не представляю, отчего вы меня еще терпите.

Король сунул окурок в пепельницу, подошел к Люку.

– Потому что, – сказал он неожиданно ровно, – мы очень похожи, Лукас. Мы оба не любим давления, но через года вспоминаем именно тех учителей, которые заставляли нас жилы рвать, чтобы чего-то добиться. Нам не свойственна организованность, и поэтому, когда в ней возникает нужда, она превращается в педантичность. Я вижу в тебе потенциал, Лукас, а в твоих прошлых метаниях вижу себя. У тебя много сил, которые ты тратишь на ерунду. Поэтому тебя нужно обуздывать, направлять в нужную колею, иначе ты израсходуешь себя впустую. Тебе это кажется жестокостью? Пусть. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и скажешь спасибо. Как я говорил спасибо отцу, хоть он и ломал меня, молодого обалдуя, через колено. У него случались ошибки, но по сравнению с тем, что он дал мне – пусть вопреки моей воле, – это ничто.

Луциус на мгновение сжал пальцами плечо Люка, обалдевшего от этого тона и подтекста, поколебался, словно желая что-то сказать, поморщился, развернулся и ушел в зеркало.

* * *

Луциус Инландер вернулся в дом женщины, стойко выносящей его невыносимый характер, задумчиво покурил в гостиной и, тихо открыв дверь в спальню, скользнул в кровать. Повертелся, приподнялся на локте, рассматривая леди Шарлотту. Ему вдруг, после выволочки, которую он устроил Дармонширу, стало кристально ясно, что он сам ничуть не лучше. Сегодня днем пройдет церемония памяти Магдалены. Он соблюдет все внешние приличия, но ждать дальше смысла нет.

Его величество аккуратно откинул черную прядь с лица леди Шарлотты, посмотрел на морщинки у ее глаз, у рта – они были резкими сейчас, в свете ночника, – и погрузился в воспоминания.

Первый раз Луциус увидел ее еще малявкой: ему было шесть, ей четыре, и она плакала от страха, потому что Тери показал ей паука. Лотти, как и Магдалена, всегда была где-то рядом, незаметно росла, расцветала – и вот однажды он увидел ее, шестнадцатилетнюю, раскрасневшуюся, потерявшую шляпку и отчаянно, бесстрашно несущуюся на огромном жеребце по полю. И черные волосы стелились за ней, похожие на плащ колдуньи, и в свете утреннего солнца казались зеленоватыми, словно малахит.

Какой юной, смешной и свежей она была. Как пугалась поначалу его внимания и как доверяла ему потом.

– Лотти, – позвал он тихо и нетерпеливо. Раз решение принято, нужно его озвучить.

– Что, Лици? – глухо и сонно, не открывая глаз, отозвалась графиня. Подтянула на плечи одеяло.

– Завтра утром мы поженимся. Станешь моей женой, Шарлотта?

– Удивительно, что ты еще интересуешься моим мнением, – пробормотала она насмешливо и придвинулась ближе, сдерживая зевок.

– На самом деле я уже все решил, – несколько высокомерным шепотом признался Инландер, поворачиваясь на спину – леди Лотта тут же обняла его, поцеловала в плечо.

– Я так и подумала. Можно было и не будить меня, Луциус.

– Пока брак будет тайным. Служитель умеет молчать. А через год сделаем официальную церемонию. Если…

– Что «если», Лици?

«Если божественный отец мой поможет дожить до той поры и изменить судьбу».

Впервые за долгое время Луциус смотрел в будущее и не видел ничего. Ни удушающего последние месяцы ощущения близкой смерти, ни счастья. Можно ли это принять за надежду?

– Ничего, Шарлотта. Может, наконец-то у нас все будет нормально. Может, ты мне еще детей родишь, а?

Графиня с горькой нежностью улыбнулась ему в плечо.

– Спи, Лици, – сказала она. – Все будет так, как ты хочешь. Отдыхай.

Глава 18

25 декабря, среда, Инляндия

Барон фон Съедентент, лохматый, взбудораженный и явно что-то задумавший, появился в кабинете придворного мага Инляндии в обеденное время.

– Я только поцеловать! – заверил он деловую, под горло застегнутую Вики, тут же приступил к озвученному и в процессе, тиская ее за умопомрачительные тылы, как и следовало ожидать, немного увлекся. Хотя только с утра, развалившись на смятой постели, блестящими глазами наблюдал, как Виктория одевается в его спальне, в его доме, в который волшебница все-таки, пусть еще не со всеми вещами, пусть слабо сопротивляясь, переехала.

– Зачем у этого платья столько пуговиц? – ругался он, сдабривая попытки расстегнуть их смачными блакорийскими эпитетами. Одежда поддавалась с трудом: вот показались ключицы, краешек роскошного белья – и блакориец подергал его зубами, жалобно посмотрел на раскрасневшуюся Викторию, махнул рукой и посадил ее на стол.

– А как же «только поцеловать»? – строго спросила волшебница.