Огненный путь

Свидерский примирительно хлопнул Михея по плечу – мол, хорошо, что ты не обиделся, извини, я погорячился – и, так и не удостоив Тротта взглядом, развернулся и ушел. Они потом тоже помирятся, конечно; никакие стычки и ошибки не могли испортить их отношения. В их компании вообще только дважды были крупные размолвки, и оба раза они были связаны с Мартином и Вики. Но сейчас Тротт морщился, будто залпом выпил кислятины, и чувствовал себя очень мерзко.

– Почему ты нам не рассказал? – спросил Макс уже позже, когда принял трехкратную дозу восстанавливающей настойки, отпился молоком, терпеливо позволил Михею докачать источники. – Алмазыч знает?

– Дед знает, – усмехнулся Михей, помешивая чай, – к счастью, он не болтлив. Лично рассматривал мое дело при поступлении в универ и сказал, что ему плевать, темный или нет, упускать потенциально сильного мага он не будет. А мог и не принять. МагКонтроль отдает это на усмотрение ректорам, а среди них в Рудлоге достаточно тех, кто предубежден к потомкам Черного Жреца.

Они находились в иоаннесбуржских апартаментах Макса, в столовой. Тротт оживал на глазах.

– Ну… про вас ходят неприятные слухи, – признал Тротт.

– Про нас, Малыш, про нас, – невесело поправил его Михей. – Привыкай, друг, к новой реальности. Никогда не сталкивался с массовой ненавистью, со страхом и враждой соседей? А я в этом с детства жил. Простые люди в провинции необразованны и косны, они верят, что мы чуть ли не кровь пьем и от серебра подыхаем в муках. Никто из соседских мальчишек в нашем городке мимо нашего дома не проходил, чтобы не бросить камень. Меня много раз на улице ловили и били, пока не научился давать сдачи. Но что ты сделаешь против ватаги пацанов, когда тебе самому лет восемь? А взрослые мимо шли, будто не видели. А еще была няня, которая колола меня и старшую сестренку серебряными булавками, а когда мама узнала и рассчитала ее, кричала ей в лицо: «Ведьма, да кто к тебе и твоим выродкам еще пойдет работать!» А мама вообще из Рудлога, русая, сероглазая, только вот за отца замуж вышла – и сразу ведьма. Знал бы ты, сколько раз наш дом пытались поджечь… Сколько наша семья там жила, считай, почти двести лет, столько, что ни произойди плохого – пожар ли, скотина у кого сдохла, – все вешали на нас.

Он говорил и говорил, горячо, болезненно – почти тридцатилетний мужик, – будто прорвало давно наболевшее. И Макс слушал. Михей про свое детство раньше рассказывал мало, отговариваясь общими фразами.

– А в чем мы виноваты? В том, что прадед, который от гражданской войны семью туда вывез, жить хотел? Отец врачом был, как у кого что случалось – к нему бежали, а в спину проклятья слали. Один раз, я уже подростком был, у соседа жена в родах умерла, так отца чуть не разорвали, хотя он еле на ногах стоял – так старался ее спасти. А все равно упирался как мог, не хотел уезжать. Говорил, привыкнут. Нет, не привыкли. Так и умер. Сам от болезней людей спасал, а себя не спас… Эх…

Михей допил чай, нервно покрутил кружку на столе. Он сидел, ссутулившись, и слова кидал невесело, горько, не глядя на Тротта.

– Хорошо, что успел научить нас, как осознанно ауру прятать. Мама после его смерти быстро собрала вещи и переехала подальше, на границу с Блакорией. Сменила фамилию, представилась вдовой купца. Сказала, что пожертвует титулом леди ради безопасности. Мы хоть вздохнули свободно, Макс. Я не сразу привык, что другой человек с тобой может просто поговорить, не оскорбляя и не пытаясь ударить. И священник в храме попался понимающий и нормальный. Потом, за два года до окончания школы, у меня на тестировании обнаружили стихийный дар, и священник посоветовал маме обратиться напрямую в столичный МагКонтроль, минуя местный, потому что там люди более прогрессивные. И добиваться аудиенции у Алмаза Григорьевича. И ты спрашиваешь, почему я не рассказал вам, Малыш? Даже ты сейчас мне напомнил про слухи. Ты, не самый глупый человек в мире.

– Извини, – серьезно покаялся Макс.