Огненный рай

Кэрри бросилась к постели отца и остановилась в нескольких шагах, спина напряглась, руки прижались к груди. Бетани ожидала проявления горя, но Кэрри стояла и молча смотрела на человека, который был ее отцом. В течение некоторого времени в комнате царила долгая, напряженная тишина. Наконец Кэрри обернулась, лицо ее ничего не выражало, хотя и стало бледным.

— Такова воля Божья.

Она вышла из дома и направилась прямиком к особняку. Бетани прикусила нижнюю губу, с болью наблюдая за Эштоном. Она заметила, как гневно сжались его губы, он весь напрягся, его кулаки сжимались и разжимались, глаза сверкали холодным гневом.

— Эштон, — тихо произнесла она, опасаясь его негодования. — Она не хотела показаться жестокой. Для нее это большой удар. Ее горе проявится позже.

— Нет, — четко проговорил он. Бетани видела, что гнев его отступил, на лице появилась ядовитая и усталая усмешка. Жалость сжала ей горло. — Кэрри не будет переживать. Может быть, это хорошо, что она не любила отца, — не будет испытывать боли.

И снова Бетани бросилась к нему и обвила руками за талию. Как ему удается оставаться таким сильным, таким спокойным, когда он только что потерял отца? Неожиданно для себя она стала нежно целовать его щеки, глаза, как бы не давая появиться слезам.

Но слезы и не появились: вместо них у него из горла вырвался стон, он схватил ее, заключил в объятия, сжав лицо руками, впился в ее губы.

В отличие от поцелуя на пляже, сейчас в нем не было нежности. С отчаянием сжимая ее, он как бы пытался избавиться от чувства безысходного одиночества и пустоты. Его поцелуи стали настойчивыми и жесткими, принуждая ее раскрыть губы, чтобы проникнуть языком внутрь ее.

Невыразимое и незнакомое чувство охватило Бетани — горе не смогло затмить жаркого желания, приведшего ее в дрожь. Даже ее первый поцелуй, после которого прошло несколько недель, не подготовил ее к этому безрассудному чувственному испытанию. И в этот момент она поняла, что его желание такое же сильное, как и ее собственное. Он нуждался в ее близости, в ее утешении. И ей хотелось дать ему то, в чем он сейчас так нуждался.

Бетани расслабилась и подалась навстречу ему, пылко отвечая на его поцелуи и лаская его плечи, спину, желая принести облегчение.

Внезапно он остановился. Она видела, как вздымается и опускается его грудь.

— Извини, — тихо произнес он.

— Не надо. Не надо извиняться. Я сама обняла тебя.

— Думаю, тебе надо уходить, Бетани.

— Ты не должен сейчас оставаться один.

— Как и не могу оставаться с тобой — в тебе есть что-то такое, от чего я теряю голову.

— Эштон.

— Уходи, Бетани. Со мной ничего не случится.

Она с сомнением посмотрела на него, но его взгляд был таким жестким и неумолимым, что у нее не хватило смелости продолжать спор. Подойдя к дверям, Бетани обернулась.

— Я еще вернусь, — пообещала она.

* * *

Синклер Уинслоу недовольно нахмурился, когда дочь быстро вбежала в столовую. Бетани прекрасно поняла выражение отца, который не терпел никаких нарушений хорошо отлаженного распорядка дня и считал пунктуальность одним из самых достойных качеств.

— Из-за тебя мы задержали ужин на целый час, — упрекнул он после того, как Вильям пододвинул стул Бетани. — Что тебя задержало?

Бетани не собиралась извиняться: после печальных похорон на кладбище она проговорила с Эштоном несколько часов, снова не могла удержать слез, в то время как Эштон хранил мрачное молчание.

— Я была с Эштоном, — объяснила она отцу.

— В самом деле, Бетани, нет никакой необходимости проводить с этим человеком столько времени, — поддержала Лилиан мужа. — Мы уже отправили ему необходимые продукты.

Синклер согласно кивнул.

— Я хотел заказать для него отпевание, но этот проклятый Континентальный Конгресс бойкотирует даже церковные службы. Вместо этого выплатил Маркхэму приличное пособие.

— Неужели ты считаешь, что это уменьшит его боль? Думаешь, несколько монет успокоят его? Эштон нуждался во мне, мама. Не в деньгах, не в пище, а во мне.

— Бетани, — медленно и сдержанно произнес Вильям. — Нам всем жаль этого человека. — Он дал знак слуге снова наполнить его бокал.

— Тогда почему вы никак не проявляете это?

— Успокойся. Эштон — сильный человек и сможет пережить смерть отца, — заверил дочь Синклер. — Сейчас у него будет слишком много работы, нужно готовиться к скачкам.

Ей не хватало слов, чтобы выразить возмущение — никакая беда не способна вызвать у родителей сочувствие к Эштону. Ей стало ясно, что они не считают его достойным их сострадания. Для них он оставался наемным работником, у которого не может быть никаких чувств, а есть только обязанность трудиться на своего хозяина.

Вильям заметил, что сестра даже не дотронулась до жареного цыпленка с овощами.

— Ты не заболела, Бетани? Совсем ничего не ешь.

— У меня нет аппетита.

Лилиан с тревогой взглянула на дочь.

— Нельзя быть такой замкнутой и необщительной, дорогая. С тех пор как ты вернулась из Нью-Йорка, с тобой стало трудно общаться. На балу у Мэлбоунзов на прошлой неделе твое плохое настроение было слишком заметным.

Бетани привыкла к подобным замечаниям: мать постоянно находила у нее недостатки.