Огненный рай

Поскрипывая мерзлыми сапогами, Эштон свернул на тропинку, ведущую к дому. Снег, не прекращавшийся весь день, укрыл деревья и кустарники, ветер утих. Капитану Дориану Тэннеру, запертому в сарае для хранения соли, что на восточных пастбищах, было достаточно одежды и одеял — не замерзнет до смерти. Хотя ни единый звук не нарушал снежной тишины, гневные и испуганные крики «красных мундиров» все еще звучали у Эштона в ушах.

Похищение прошло гладко: один кошелек с золотом для мадам Джанипер, второй для соблазнительной мулатки, развлекавшей Тэннера, и злополучный капитан упал, словно перезревшее яблоко, в руки патриотов. Нетвердо держась на ногах от выпитого рома и пунша, он очутился в полной темноте — куртизанка задула лампу, сделав его легкой добычей похитителей.

Когда пленника привезли в грубо сколоченный сарай, удар, нанесенный Эштоном, вернул его к реальности.

Эштон не чувствовал никакого удовлетворения от того, что высокомерный капитан Тэннер стал пленником мятежников. На душе у него было мрачно — ситуация останется рискованной до завтрашней ночи, а ему придется перевозить его в форт Баттс-Хилл. Тяжело вздохнув, он тихо поднял щеколду и вошел в дом.

* * *

Что-то изменилось в нем, хотя сразу и не понять, что именно: все вещи стояли на месте, в чисто прибранной гостиной висел рождественский веночек из тиса; в воздухе витал запах хвои и свечей, создавая праздничное настроение; на диване появилось яркое стеганое покрывало; у печи ожидала своей очереди корзина с сосновыми шишками; на стене висели пучки засушенных трав, — Бетани удалось создать в их маленьком домике комфорт и уют. Непередаваемое чувство нежности охватило его. Заметив небольшой сверток на диване, он подошел посмотреть, что это. «Счастливого Рождества, любовь моя», — прочитал он аккуратную надпись на конверте.

— О Боже, — пробормотал Эштон, раскрывая конверт. — Я забыл о Рождестве.

Внимательно разглядев подарок — красивую записную книжку, — он подумал, как замечательно придумано и как хорошо подписано. Они мало разговаривали с ней в последнее время; возможно, она догадалась, что ему хотелось записывать свои мысли на бумаге. Но как узнала?

Его губы растянулись в улыбке. Действительно, как? Глупый вопрос. Она обладала сверхъестественной способностью угадывать его малейшее желание, иногда предугадывая то, чего он еще сам не осознал.

Эштон положил книжку в карман, восхищаясь ее благородством и щедростью души и сожалея о собственной невнимательности к жене. Испытывая непреодолимое желание подарить что-то Бетани, у которой когда-то было много слуг, платьев и драгоценностей, он решил вручить ей обручальное кольцо матери — эта мысль уже давно приходила ему в голову, но срочные дела, связанные с Гарри, заставили его забыть о Рождестве. Появлялись сомнения — примет ли она его и сможет ли оценить значение. Бетани просила так мало, но желала невозможного: ей хотелось, чтобы он поверил в ее девственность в их первую брачную ночь и что это его ребенок растет у нее в чреве; ей хотелось его веры и доверия, — она желала любви.

Подойдя к очагу, Эштон подложил сосновое полено на тлеющие угли, оно зашипело, издавая запах смолы. Но его все еще не покидало неспокойное чувство — в доме что-то не так.

И вдруг осенило: еще никогда ему не приходилось возвращаться в такой тихий дом и неестественную тишину; не видно Глэдстоуна, обычно встречавшего его радостными прыжками, чтобы лизнуть языком, — когда бы он ни возвращался, пес всегда встречал его радостным повизгиванием, весело виляя хвостом. Внезапно похолодевшей рукой Эштон толкнул дверь в спальню и заглянул в темноту комнаты. Прислушавшись, ничего не услышал — ни повизгивания Глэдстоуна, ни тихого дыхания Бетани, ни скрипа соломенного матраца. Эштон распахнул дверь шире — огонь от очага осветил комнату, подтвердив самые худшие предположения, возникшие с того самого момента, как он вошел в дом, — Бетани покинула его.

Глава 9

Холодный ветер обжигал уши, снег запорошил шляпу и плечи, но Эштон бежал и бежал по лабиринту тропинок к большому дому; пусть она окажется там, бесконечно повторял он, пока слова не запечатлелись в его мозгу, — пусть будет там, и с ней ничего не случилось.

Он часто пытался заставить Бетани вернуться в дом родителей и жить привычной для нее жизнью, оставаясь формально его женой, — эта фраза срывалась с его губ в гневе, от безвыходности положения или когда видел, как она с трудом справляется с какой-нибудь домашней работой; тогда появлялось раздражение и злость на себя и ее сумасбродство, закончившееся участью жены крепостного.

Но она никогда не отступала от своего решения стать ему хорошей женой в полном смысле этого слова, с упрямством и гордостью заявляя, что ее место рядом с ним.

Но почему же теперь? Почему? Столько месяцев терпела его молчаливость, вспышки гнева, превышающие числом проявления страсти, а теперь вдруг согласилась с его предложением?

Ивы, запорошенные снегом, нависали над дорожкой, их обнаженные ветви стучали на ветру, как сухие кости.