Огненный шторм. Стратегические бомбардировки Германии. 1941-1945

В результате чувства с обеих сторон остались прохладными и обезличенными. А грубый военный тон, которым адресовались обращения к мужчинам и женщинам, не мог способствовать установлению дружеских отношений, предусматривавших взаимопонимание сторон. Мужчины и женщины, которым приходилось переживать в своих домах вражеские бомбежки, чувствовали лишь холодную атмосферу штабного бункера, обитатели которого только начинали понимать нужды гражданского населения. И тут они с удивлением выяснили, что эти нужды причиняют им гораздо больше беспокойства и выходят за рамки того минимума, что администрация могла предоставить людям, чтобы облегчить их страдания.

Гитлер, который иногда проявлял себя как глубоко эмоциональная натура, когда до него доходили новости о судьбе того или иного города, лично и не один раз посещал территории, подвергшиеся бомбежкам. Наконец, когда он передал до этого момента осуществлявшееся люфтваффе руководство гражданской обороной национал-социалистической партии, он решил, что сделал достаточно, чтобы решить все проблемы.

Отношение генералов и фельдмаршалов к страданиям гражданского населения можно легко понять, прочитав их мемуары. Давайте обратимся к генералу фон Типпельскирху и его «Истории Второй мировой войны»: «Какими бы болезненными ни были потери в личном составе и технике, с точки зрения ведения войны бомбежки были недопустимы».

А фельдмаршал Кессельринг в своих мемуарах «Солдат до конца», делая легкий реверанс тому, как стойко гражданское население Британии перенесло пять месяцев бомбежек, в то же время ни единым словом не обмолвился о достойной не меньшего восхищения стойкости граждан Германии, ставших несколько позднее целями в чуть ли не односторонней бомбовой войне.

Страдания немецких мужчин, женщин и детей в тылу не слишком занимали умы фельдмаршалов и генералов. Чувствовалось, что их сердца это не трогало.

Эта отстраненность явно видна в откровенных комментариях доктора Ф. Хартлауба, который был ответственным за ведение официальных записей в штабе Верховного главнокомандования: «Конечно, мы прекрасно знаем, что происходит, но, честно говоря, я не знаю, смогу ли я воспринять это, проявляя искреннее сочувствие. Отсюда нам видно все, что происходит на войне. Это наша работа. В некоторые дни тяжелых боев в налетах участвует до 3 тысяч бомбардировщиков противника. Затем наступает период плохой погоды. За это время противник продвигает еще дальше свою наземную структуру, а мы вырабатываем новый план действий для ночных истребителей. Затем какое-то время удары нацелены, скорее, против наших заводов по производству горючего, чем против городов. Но здесь подробности являются для нас больше помехой, чем подспорьем, поскольку мы никак не можем их использовать. Возможно, это звучит противоречиво, но такова правда».

Война, в которой пришлось участвовать солдатам, редко давала им случай понять страдания и нужды гражданского населения. Пока на фронте удавалось удерживать позиции и отражать удары противника, в вермахте существовала тенденция рассматривать гражданскую оборону как своего рода общественную организацию, как централизованно управляемую структуру взаимопомощи, в которую можно обращаться по мере необходимости.

Осознание того, что организация и развитие гражданской обороны не являются чем-то второстепенным, но так же важны, как и ведение боев на фронте, пришло к властям вынужденно, под влиянием горького опыта Второй мировой войны. Что ж, давайте надеяться, что этот опыт никогда не будет забыт.

Ближе к концу войны, когда проблемы становились все более серьезными, вермахту приходилось направлять довольно значительные силы из своих резервов в подвергшиеся бомбежкам города для оказания помощи в спасательных работах. Эти солдаты выполняли свои обязанности грамотно и ответственно. Они делали все, что могли, для тех, для кого что-то еще можно было сделать. Но для них эта работа была лишь чем-то вторичным.

Искушение взвалить на несчастные люфтваффе вину за то, что происходило с еще более несчастным гражданским населением, было слишком соблазнительным, чтобы противостоять ему. Но те, кто имел хоть какое-то представление о чрезвычайных трудностях, которыми пришлось столкнуться люфтваффе, не могли предъявить им серьезные обвинения в пренебрежении своим долгом.

Еще меньше доверия было к расчетам зенитных батарей: меньше доверия, но и меньше претензий. Люди, скорее, сами чувствовали себя виноватыми перед артиллеристами. Действительно, сначала их усилия не приносили успеха, и свидетельства промахов зенитчиков часто можно было видеть в ночном небе, когда снаряды взрывались, так и не достигнув целей, как во время фейерверка. Но люди понимали всю необъятность трудностей, то, что артиллеристам ставились задачи, выходившие за рамки их возможностей, задачи, выполнение которых, по всей вероятности, было невозможно на тогдашнем уровне технического развития.