Недаром говорят: «Язык мой — враг мой». Мудрость этого выражения не раз испытывал Завалихин на своей шкуре. По причине скоропалительности слов, ловкости языка, он нигде долго не задерживался. Взяли на ферму — коровам забывал раздавать корма, устроили в автомастерскую — машины слесари не стали в срок ремонтировать — заслушивались байками товарища. Соберутся в кружок, и Кирилка давай пули лить. Устроился потом в цех ширпотреба — рукавицы шить, но и там долго не наскрипел — за разговорами, притчами своими таких рукавиц накуролесит — диву даются: где по четыре пальца, а где аж по шесть. Поставили его сторожем — и здесь не справился. Скучно ему одному сидеть в дежурке, так он в поседки отправится, чтобы скоротать время…
Сердобольные друзья Кирилкины упросили директора взять его завклубом — работа такая, доказывали Хватову, который воспротивился такому назначению, где язык нужен: лекции нашему населению будет закатывать. Директор скрепя сердце согласился. Поначалу будто бы взялся Завалихин за дело — вместо киномеханика мотался за фильмами, ремонт затеял, а потом народ зароптал — не только лекции не стали слышать, кино стали глядеть шиворот-навыворот. Вот Хватов и поставил точку в совхозной биографии Кирилки Завалихина.
Завалихин в меру высок, в меру толст. Голову имел круглую с короткими вьющимися волосами. Бросался в глаза большой выпуклый лоб, как бок у чугунка, гладкий, без единой морщинки. На щеки с висков съезжали пушистые «пушкинские» баки. Ходил он смешно, выпятив живот, выбрасывая ноги вперёд-вбок, поводя плечами, отчего казалось, что он идёт, озираясь по сторонам. Рот почти не закрывал, и по бокам, в уголках губ, поблескивали два зуба из нержавеющего металла.
Поев картофельной драчёны и выпив два стакана сладкого чаю, он потянулся и спросил у жены:
— А что, Фрося, дела какие есть?
— А ты будто не знаешь, — ответила она, убирая со стола. — Корову надо пасти.
Корова у них три дня назад захромала и вчера пришлось позвать ветврача. Врач посмотрел и сказал, что ничего страшного нет, но в стадо пока не надо гонять, пусть побудет дома.
Кирилка встал со стула и, наморщив лоб, сказал в раздумье:
— А что, Фрося, её пасти? Я вот вобью колышек на лужку за домом, привяжу — пусть пасётся.
— Ты это что, Разевайрот, — строго посмотрела на него Фрося. — Какая трава на лугу! Вся выгоревшая. Веди на речку!
— Ты думаешь — на речку? — медлил Кирилка.
— Ну куда же ещё! Там травища во какая! — Фрося провела рукой по груди.
— На речку, так на речку, — нехотя согласился Кирилка и, вздохнув тяжко, стал собираться.
Он сломал ивовый прут, вывел корову со двора и погнал к реке на луг.
День был погожий. Пахло ромашкой и подсыхающим сеном, разбросанным в проулке у Юрлова. Высоко в небе, раскинув широкие крылья, кружились два ястреба, высматривая добычу. В пруду среди балаболок — кубышек — турчали лягушки, высунув из воды зелёные морды.
«Солнце жарит как в Ташкенте», — отметил Кирилка, хотя в Ташкенте ни разу не был и видел город только по телевизору.
В рыхлой дорожной пыли купались воробьи и, глядя на них, Кирилка радостно вздохнул и подумал: «А хорошо быть свободным человеком. Ничто тебя не тяготит, не давит. Кроме как перед женой, отчитываться не перед кем».
Корова брела медленно, прихрамывая на заднюю ногу, останавливалась, тянулась губами к траве.
Навстречу Кирилке шёл Борис Веселов, слесарь из гаража, неся в руке блестевшую на солнце железяку.
— Сколько лет, сколько зим, — заулыбался, увидев его, Кирилка и спросил, пожимая руку: — Как там в ваших палестинах, гаражах и овинах?
— А ничего. Живём, хлеб жуём, зарплату получаем, пьём кофий с чаем. Чего ещё хочем, о том и хлопочем, — в тон ему ответил Веселов, глядя на расплывшуюся в улыбке физиономию свободного человека, и кивнул на корову: — А ты никак домашним пастухом заделался!
— Да вот корова охромела, гоню пастись, бубновый туз…
— И пенсию домашнюю, верно, будешь получать? — с ехидцей продолжал Веселов, намекая на уход с работы.
— Там посмотрим, — ответил Кирилка, почувствовав издёвку в словах Веселова и, между прочим как бы, спросил:
— Ты не слыхал о ЧеПе на центральной усадьбе?
— Нет, — округлил глаза Веселов. — А что случилось?
— Мужиков убило.
— Каких мужиков? — Веселов от неожиданности выпустил железку из рук.
— Каких, каких! Приезжих.
— Это тех командированных что ли?
— Тех самых.
— Током? — Веселов похлопал по карманам, ища курево.
— Да нет. Предмет с крыши упал.
— Предмет?
— Он самый.
— Кирпич что ли?
— Хуже.
— Чего же? — Веселов прямо-таки вцепился взглядом в Кирилку.
— Валенок. Мужиков и пришибло. — Кирилка довольно рассмеялся от радости, что ему удалось провести Веселова.
Веселов плюнул с досады, натянул Кирилке кепку на голову по самые уши — ну и Разевайрот, человек по своим делам спешит, а тому только присказки сказывать — и, подобрав железяку, пошёл своей дорогой.
А Завалихин, поправив кепку, стегнул корову прутиком и погнал проулком к реке.