Огненный скит.Том 1

Со стихами Анатолия Чикова я познакомился через некоторое время после выхода в свет его первой книги с незатейливым и простым русским названием «Синица». Стихи легко легли в душу, проникновенные, чистые, согретые теплотой и нежностью, намагниченные, как в дальнейшем скажет сам поэт, «всечеловеческой тоской». Только потом, спустя многие годы, за этой простотой я открыл другой пласт — философский, который не попал в поле зрения тогда, потому что прозрение наступает с годами, когда не суетлив, некуда спешить и всё прошедшее видится в другом свете…

После службы в армии я работал на заводе «Электроизолит», учился на факультете журналистики МГУ, писал прозу и стихи, и, как водится, носил их в прибежище начинающих поэтов — газету под названием «Знамя», благо она была под рукой — издавалась на предприятии. Редактировал её Виктор Смердынский. Стихи мои он с маху отверг, хотя я не преминул похвастаться, что печатался в окружной армейской газете «Слава Родины». Как всегда бывало в редакциях газет, молодого поэта отсылали к классикам, почитай того-то и того, чаще всего к статье В. Маяковского «Как делать стихи». Смердынский посоветовал почитать местного загорского поэта и дал мне «Синицу» — первую книгу Чикова. Тогда и состоялось моё знакомство с творчеством не заезжего, а «своего» поэта.

С самим поэтом я познакомился несколько лет спустя. В то время я работал редактором электроизолитовской газеты. Смердынский был ответственным редактором Загорского радиовещания. Один раз в неделю мне приходилось полный день проводить в Загорской типографии — вычитывать верстаемый номер. Была обязанность носить цензору — существовала такая должность — полосы для ознакомления. В обеденное время, когда газета была свёрстана и вычитана, я ходил в центр города в так называемый Первый Дом Советов (Первая Лаврская гостиница), в котором на третьем этаже рядом с редакцией газеты «Вперёд» был кабинет цензора. В этом же здании этажом ниже рядом с комитетом комсомола располагалась редакция радиовещания. По просьбе Смердынского я приносил ему полоски газеты, материалы которой он использовал в передачах.

Помню, это было мартовским полднем. Снег во всю таял, улицы и тротуары превратились в снежное месиво. Шагать было тяжело по снежной каше. Как всегда, зашёл к «радистам», чтобы отдать материал. В редакции было несколько человек: сам редактор, его помощник Юра Евсеенко, бухгалтер, она же машинистка Галя Андрияк, молодой поэт с ЗЭМЗа Сергей Михайлин, кто-то из художников. Мы беседовали, когда высокая створка двери распахнулась и в «предбанник» ввалился, иного слова не подберу, человек с ястребиным носом, в драповом демисезонном пальто, в меховой шапке с опущенными ушами несмотря на весеннюю погоду, и с большим рюкзаком за спиной, набитым, как мне спервоначалу показалось, поленьями дров.

Присутствующие вошедшего знали, а мне его представил Смердынский:

— Знакомься. Это Толя Чиков.

Голубые глаза внимательно оглядели меня. Он протянул руку. Мы познакомились.

Завязался непринуждённый разговор, в котором приняли участие все находившиеся в редакции. Досконально не помню о чём шла речь — обыкновенный разговор знакомых, которые встречаются почти каждый день.

Из разговора выяснилось, что в рюкзаке у Чикова никакие не дрова, а иконы. Он собирает их, реставрирует и дарит друзьям. Воодушевившись вниманием к нему со стороны присутствующих, рассказывал об истории икон, как их «работали». Видимо, ему нравились термины «левкас», «патина», и он часто их употреблял. Потом я узнал, что он окончил Загорское профессиональное училище по реставрации.

— Новые стихи принёс? — спросил у Чикова Смердынский.

Ни слова не говоря тот вынул из кармана пальто сложенные листки бумаги и подал их Смердынскому.

Время было обеденное и все, словно вспомнив об этом, заторопились уходить. В дверях я спросил у Анатолия:

— А кто вам будет Борис Чиков, который живёт в Хотькове в «мадриде»?

«Мадридом» хотьковцы прозвали здания богаделен бывшего монастыря, в которых городские власти поселили жильцов, в основном рабочих.

Чиков ответил:

— Брат. Старший.

Борис работал каменщиком.

Идя по коридору, Чиков рассказал, что сам жил в Митине, в Хотькове, закончил там вечернюю школу рабочей молодёжи.

В Хотькове его помнили и знали. Лучше всех, конечно, преподаватель русского языка и литературы Михаил Антонович Балашов, которому Чиков показывал свои первые стихи.

Ко времени нашего знакомства у Чикова вышла вторая книжка «Янтарь», но он не был похож на преуспевающего поэта. Не было у его и зазнайства, этакого снобизма, какой бывает часто у состоявшихся писателей и поэтов. Ровность в обращении, без похлопываний по плечу на правах «старшего» он сохранил до конца своих дней.