«Интересно, — размышлял Пестун, — соврал швейцар или нет Изоту, что де барин будет сегодня в гостинице. Откуда он знает? Даже Пестун не знает, когда барин соизволит появиться в апартаментах мадам Гороховой. Как бы то ни было, барину следует сообщить, чтоб не появлялся в гостинице до тех пор, пока Изот будет его искать».
Итак, надо сообщить барину о предполагаемых действиях скитника. Но где его искать? Он в городе или в своём имении? До имения барина было 12, если не больше вёрст, ехать на стылом ветру не хотелось, но Пестун превозмог свою не охоту — дело было важное, и скрепя сердце стал собираться в дорогу. Силантий запряг вороного жеребца Свата и пришёл к хозяину доложить об этом.
— Лошадь запряжена, — сказал он, стоя у двери с шапкой в руках.
Смотря по тому во что облачается хозяин, Силантий понял, что тот едет по важному делу и с собой его не возьмёт. Однако стоял, ожидая дальнейших указаний.
— Иди к саням, — обратился к нему Пестун, видя, что конюх топчется на месте.
— Мне собираться? — спросил конюх.
Судя по тому, как быстро ответил Пестун, он не собирался его брать с собой.
— Один поеду. Брысь на улицу.
Пестун поверх рубахи надел меховую душегрейку без рукавов, облачился в лисью шубу, крытую черным сукном, выдвинув ящик стола, достал револьвер. С минуту глядел на него, раздумывая, потом сунул в карман.
Выйдя на волю, задержался на крылечке, ожидая появления Нестора. Скоро увидел его, бежавшего сломя голову к постоялому двору. Пестун сошёл крыльца и пошёл к возку, стоявшему в отдалении.
Нестор остановился перед Пестуном, тяжело дыша. С лица градом лил пот. Он изнанкой картуза вытер лицо и прерывисто, задыхаясь проговорил:
— Барин с полковником у мадам… Сидят в нумере.
— Не ошибаешься.
— Не сумлевайтесь… Они там.
Радуясь в душе, что не придётся ехать в имение барина в такую никудышную погоду, Пестун сел на место кучера и поморщился, чувствуя, как порывистый ветер, освежил лицо, и забрался за воротник, найдя оголенное место. По наезженной дороге гулял ветер, гоняя снег и клочки сена, недоеденные лошадьми. Пестун тронул вожжи. Жеребец, напряг грудь, и лёгкая повозка выехала за ворота постоялого двора.
Миновав узкий переулок, Пестун выехал на улицу, которая вела его прямиком к заведению мадам Гороховой.
Гостиница мадам Гороховой считалась лучшей в Ужах. Она располагалась в красивом трёхэтажном каменном доме с вычурными окнами, с брандмауэрами, выступающими над крышей, крытой листовым железом, с парадным подъездом, где над широкими ступенями крыльца устремлялся вверх навес, такой лёгкий, что казался парящим в воздухе, держась на кованой ажурной паутине вязи. Номера были меблированы изысканно: диваны и кресла с велюровым или шёлковым верхом непостижимо красивых расцветок. Кровати резные с роскошными балдахинами, столы инкрустированы, с гнутыми изящными ножками, стулья дубовые массивные с резными сквозными высокими спинками. Ресторан на первом этаже славился изысканными кушаньями. И все в городе знали — и это привлекало людей именитых и богатых, — что мадам Горохова для таких состоятельных, не прочь побаловаться, господ негласно содержала разбитных девиц.
Пестун подъехал к гостинице в четвёртом часу. Он огляделся и, не заметив нигде скитника, облегчённо вздохнул. Дворник услужливо принял лошадь и отвел с возком под широкий навес, где стояли такие же упряжки.
— Лошадь поена и кормлена, — сказал дворнику Пестун, протягивая мелкую монетку. — Присмотри.
— Будьте спокойны, Дормидонт Фёдорович, — ответил дворник, подобострастно выгибая спину.
Пестун был своим человеком среди богатых людей города, только рангом пониже, а простые жители вроде швейцаров или дворников, смотрели не на богатство или внешний лоск, а на чаевые, которыми их одаривали за услуги, на их количество и поэтому только это служило уважением для них. Пестун в таких случаях был не прижимист, и это способствовало росту его влияния в глазах кучеров, дворников и половых.
Стоявший на улице швейцар в картузе с галуном и тёмно-синим кафтане с позументом, с позолоченными пуговицами услужливо распахнул дверь перед важным гостем. Содержатель постоялого двора мельком бросил взгляд на швейцара, но ничего ему не сказал, прошёл к оградке, отделяющей гардеробную от зала.
Сбросив шубу на растопыренные, словно для объятий, руки гардеробщика, пригладил волосы перед большим в багетовой раме зеркале, занимавшим широкий простенок. На мраморных постаментах по бокам с распростёртыми крылышками, словно готовые вспорхнуть, возвышались позолоченные игривые амуры с надутыми щёками.
К нему услужливо бежал, семеня короткими ногами по паркетному полу, упитанный человечек, сияя во всё круглое лицо ослепительной улыбкой. Однако, узнав Пестуна остановился, но лучезарной улыбки не погасил. Он поклонился гостю и произнёс сладким голоском, очень шедшим к его круглой фигуре такой же масляной, как и голос:
— Милости просим, Дормидонт Фёдорович. Давненько вы нас не соизволяли посещать.
— Давненько, — подтвердил Пестун.
— Всё дела-с, наверное.