Огненный столб

Анхесенамон не преминула заметить, что, с тех пор, как она царица, Египет вполне процветает. Урожай был обильным, разлив реки ожидался сильным, многоводным, который оставит после себя богатство — черный ил, залог будущего урожая. Ее советники настаивали, что все это может оказаться ложными надеждами, шутками богов, прежде чем они низвергнут царство без царя. Царство не может процветать, если им управляет только царица. Даже женщина-царь, чье имя больше не произносят, правила как регент при царевиче, который потом сам стал великим царем.

Все верили, что богов обмануть нельзя. Анхесенамон знала это. Она никому не говорила, что собирается дать Египту царя, но по своему выбору и неожиданно для всех. Царица достаточно здраво мыслила, чтобы хранить тайну, пока он не прибудет сам и будет готов править с нею вместе.

Для Нофрет тоже настало время ожидания. Анхесенамон ждала, когда мир снова станет светлым, сильный мужчина сядет на трон рядом с ней и защитит ее от демона, которому она дала имя и облик Хоремхеба. Нофрет ждала, когда разразится буря.

Как обычно, она исполняла свои повседневные обязанности, и день проходил за днем. Однажды пошел дождь, что было редкостью, и все выбежали на улицу, танцевали, смеялись и радостно мокли. Все посчитали это добрым знаком, предвещающим радость Нофрет надеялась, что это не предупреждение о надвигающейся буре.

Весь урожай был уже собран и заложен в амбары. Река поднялась. Земли, только что бывшие плодородными полями, скрывались под прибывающей водой. Египет отошел подальше от берегов и предался честно заработанному безделью, отъедаясь на богатом урожае.

Этот древний круговорот времени странно успокаивал. Ни одна другая страна не была так привязана к своей реке, так зависима от нее в самом своем существовании. Без реки весь Египет превратился бы в безжизненную Красную Землю, никакой Черной Земли не было бы. Без разливов реки не развивалось бы земледелие, а без земледелия не бывает урожаев.

То, что посеяла Анхесенамон, дало плоды на второй месяц разлива. К ней тайно явился посланец — тот самый, которого она отправляла в страну Хатти с письмом, где просила царя прислать ей одного из своих сыновей. Посланец сообщил, что господин Хани и хеттский царевич уже находятся на пути в Египет.

Впервые за много месяцев лицо Анхесенамон стало лицом живой женщины, а не маской из слоновой кости. Нельзя сказать, чтобы она была взволнована, но голос зазвучал оживленно.

— Как его зовут? Каков он с виду?

Посланец был рад ответить на все ее вопросы.

— Госпожа, его имя Зеннанза. Он очень похож на своего отца. Крупный мужчина, как все хетты, и лицо у него, конечно, хеттское: орлиный профиль, никто не ошибется. Кожа светлая. Волосы рыжие, как у твоей служанки, госпожа, но посветлее. Глаза цвета разлившейся реки, не карие, не зеленые, скорее, и то, и другое.

— Он красив?

— Похоже, так думают все женщины, и в Хатти его считают красавцем. Он любимец своего отца и очень уважает тебя. И молод. Ему не больше девятнадцати.

— Молод? Это к лучшему. А силен ли он? Хорошо ли сражается в битвах?

— Исключительно хорошо. А что касается силы, то он самый лучший борец Хаттушаша, как и его отец в молодости.

— Любимый сын, — задумчиво сказала Анхесенамон. — Но не старший. Не наследник.

— Едва ли царь послал бы наследника в чужую страну, чтобы он стал царем там, а не на родине, — заметил посланник.

Анхесенамон покачала головой.

— Нет. Нет, это как раз хорошо. Наследник мог бы пожелать стать царем обоих государств и сделать из них империю. Младший сын мне больше по вкусу. У него не должно быть других амбиций, кроме трона, который дам ему я.

Царица отправила посланника отдыхать, щедро заплатив ему за труды золотом. После его ухода она еще долго сидела в своей спальне, задумавшись, опершись на руку. Такого выражения на ее лице прежде не появлялось. Мечтательное, улыбающееся, не удовлетворенное — таким оно станет только тогда, когда хеттский царевич прибудет в Мемфис, — но довольное представлением о нем.

Вполне возможно, что он настолько хорош, как говорил посланник. Суппилулиума — во всех отношениях превосходный мужчина, а его сыновья, по слухам, были точным его подобием. Нофрет не слышала о Зеннанзе — он был еще совсем младенцем, когда ее увезли из Хатти. Любопытно, что он думает по этому поводу, как собирается жить в Египте, так непохожем на все, что он знал до сих пор.

Ей это удалось неплохо. Сможет и он, тем более, что ему будут помогать гораздо больше, чем в свое время ей. Конечно, он выучит египетский, если еще не выучил, пусть даже его царственное самолюбие будет уязвлено необходимостью говорить на каком-то другом языке, кроме родного.

Ну вот: она тоже размечталась, как и ее госпожа. Хеттский царевич в Мемфисе, коронованный двумя коронами. Невозможный сон. Нелепость, — так сказала бы она, если бы сама не видела и не слышала этого.

Анхесенамон, наконец, очнулась от грез. Улыбка еще бродила в уголках ее губ, но в остальном она уже снова была самой собой, царственно здравомыслящей.

— К полнолунию, — сказала она, — в Египте будет царь.