Огненный столб

На какое-то мгновение Нофрет показалось, что Нефер-Ра ударит Мириам. Но истинная женщина, даже так похожая на мужчину, как эта, не унизится до драки. Ее оружие — ее язык.

— Я вижу, ты ничем не лучше своего отца. Иди, порадуйся вместе с ним страданиям Египта. Возблагодари за жестокость своего ревнивого бога, который не потерпит никого выше себя.

— Ты тоже, — заметила Мириам, — подобна своему отцу. Освободив нас, вы избавили бы Египет от страданий. Эти бесконечные бедствия накликал на него твой отец своим упрямством.

Нофрет обнаружила, что давно уже сидит затаив дыхание, и медленно вздохнула. Обе женщины, теперешняя царевна и прежняя царица, стояли лицом к лицу, сверкая глазами.

Дело можно было поправить, только уступив, и уступив полностью. Цари и царицы все одинаковы.

И жены, и мужья. В мире всегда идет борьба. Даже боги сражаются между собой.

Мириам распрощалась с Нефер-Ра с исключительной любезностью. Это неотъемлемое свойство царей. Они приветливо беседуют с теми, кого хотели бы уничтожить, царственно обходительны с врагами и завершают битву выражениями всяческого почтения. Возможно, Нефер-Ра удивилась, где провидица апиру могла научиться таким вещам, но ничего не сказала.

Когда в Египте не осталось ни травинки, сильный ветер с запада унес саранчу, всю до единой, прямо в море, лежащее между Египтом и Синаем.

Но этот ветер был ужасен сам по себе, как рука бога. Вместе с саранчой он унес плодородную почву Египта, дар реки, сокровище Черной Земли. С ветром явилась и сама Красная Земля; песчаная буря из пустыни, сухая как пыль, оживляемая лишь молниями.

Черная Земли и Красная Земля вступили в сражение над рекой. Три дня солнце не могло пробиться через тучи земли и пыли. Свет шел только от молний, все остальное было тьмой. Ночь была лишь ненамного темнее дня, день же погружался в бурую муть, и лишь слабый намек на свет пробивался сквозь тучи.

Тогда царь, наконец, дрогнул. Возможно, его уговорила дочь, а может быть, ей и не понадобилось этого делать.

Рамзес все еще не мог смирить гордыню и не хотел идти к Моше сам, словно нищий под двери царя. Он снова приказал привести к нему пророка, в сопровождении стражи и старшего из слуг. Зал, ярко озаренный лампами, был тесно заполнен придворными. Они привели с собой собак, кошек с золотыми колечками в ушах, ручных обезьянок и газелей, птиц в клетках — всю свою живность, как будто город находился в осаде.

— Я согласен, — сказал царь пророку. — Я подчиняюсь вашему богу. Твой народ может уходить.

Молодые апиру радостно переглянулись. Они не боялись темноты, называли ее плащом Господа и смело расхаживали повсюду под покровом тьмы. Теперь они убедились в своей правоте: царь сдался. Их народ был свободен.

— Девять раз говорил твой бог, — продолжил царь. — Восемь раз я отверг его. Но больше не буду. Мое царство лежит в развалинах. По воле твоего бога нам грозит голод и смерть. Пусть будет так, как он желает. Пусть твой народ собирает свои вещи и уходит, уходит далеко и надолго. Пусть поклоняется своему богу как угодно и где угодно.

— Мой бог щедр, — сказал Моше, — и исключительно разумен.

— Разве у меня есть выбор? — спросил царь с горечью. — Иди. Моя лодка ждет, чтобы отвезти тебя в Пи-Рамзес. Когда ты доберешься туда, собирай своих людей и веди их прочь из Египта.

— Так мы и сделаем, — согласился Моше, но уходить не собирался, хотя его явно отпускали.

За него заговорила Мириам, а не Агарон, который выглядел таким же довольным, как молодые люди.

Она начала осторожно, безупречно вежливо, с чистым фиванским выговором:

— Твоя лодка, мой господин? Ты, наверное, имел в виду твои лодки. У нас ведь много вещей и вьючные животные.

— Ах, да, — сказал царь. — Видите ли, эти животные нам нужны. Ваш бог уничтожил большую часть наших стад. Почти не осталось быков, чтобы пахать, ослов, чтобы возить поклажу; коз и овец тоже очень мало. Боюсь, что мы должны оставить ваших животных себе и здесь, и в Пи-Рамзесе.

Мириам смотрела на него с удивлением, даже не взглянув на женщину, стоявшую среди его приближенных, — прямую, замкнутую в себе Нефер-Ра. Трудно было сказать, ее ли это мысль, или ее отца.

Мириам спокойно обратилась к царю, стараясь говорить убедительно:

— Мы должны забрать наши стада. Мы живем ими. Без них нам придется голодать.

— Но я полагаю, что ваш бог накормит вас.

— Он помогает нам только тогда, когда мы не в состоянии справиться сами, — объяснила Мириам. — Мы пастухи. И не можем жить без наших стад.

— И мы не можем. Поскольку нас больше, мы больше нуждаемся в них. Ваш народ может уходить — разве не этого вы добивались? Я даже не прошу, чтобы вы оставили детей, хотя так было бы безопасней для них. Но ваших животных — а только они избежали мора — придется оставить здесь. Наши дети голодают, госпожа. Без этих стад и отар они умрут.

— Они наши, — возразила Мириам. — Наш бог сохранил их для нас.

— Какие же вы упрямые! Неужели вы откажетесь от свободы для своего народа из-за нескольких коз и овец?