Огненный столб

Дверь дома очищения была закрыта для всех, кроме жрецов-бальзамировщиков. Даже царица должна была остановиться у входа и проститься с телом прежде, чем оно оденется в одежды вечности. Для Анхесенпаатон это было действительно последним прощанием. И она позволила себе сломаться, здесь, у этой двери, под небом, в тяжелых, почти холодных тучах, что было редкостью в Египте. Ветер пах дождем.

Она упала, рыдая, на грудь отца. Царь лежал совершенно неподвижно, без признаков жизни — ни малейшего дрожания век, ни малейшего дыхания. Нофрет снова подумала, не умер ли он на самом деле. Не заметно было, чтобы он хоть чуть-чуть пошевелился или вздохнул.

Другие слуги подошли, чтобы увести их госпожу от носилок. Нофрет не возражала. От непривычного холода она укуталась в темный плащ. Было несложно завернуться еще плотнее, скрыть голову и лицо и раствориться среди толпы.

Она видела, как рыдающую Анхесенпаатон подняли и повели прочь от носилок. Среди людей, поддерживающих ее, был господин Аи. Это порадовало Нофрет. Он позаботится о внучке и проследит, чтобы никто не беспокоил ее, пока она не выплачет свое горе.

Нофрет не тянуло плакать. Очень раздражало то, что ее госпожу пришлось втянуть в эту ложь, и то — да, то, что два человека, которых она считала своими друзьями, — идут в далекий путь и, может быть, на смерть, ради недостойного безумного царя.

Царские носилки исчезли в доме бальзамировщиков, и толпа сразу же поредела; вельможи разошлись со слугами и приятелями, простолюдины разбрелись по домам или вернулись к работе. Никто не задержался на пронизывающем ветру. Никто не остался, чтобы искренне оплакать царя.

Нофрет пошла, осторожно, словно тень, обходя дом очищения. Холодно было не только от ветра. Это простое здание из кирпича и камня было наполнено смертью, излучая холод и мрак так же, как солнце излучает свет.

Из мрака вышли две закутанные фигуры, а между ними — еще одна. Двое мужчин почти несли третьего, но он шел и сам, на слабых, дрожащих, подгибающихся ногах, уже больше месяца не знавших земли. Упрямый глупец… До самых глаз он был укутан в одежды жителя пустыни. Эти глаза, неподведенные, узкие, с тяжелыми веками, поднялись к лицу Нофрет, и напряженный взгляд застыл.

Девушка ответила дерзким взглядом, не волнуясь, что он прочтет в нем: ненависть, нетерпение, презрение. Он больше не царь. Царь мертв. Это был лишь ходячий покойник, тень, создание из воздуха и пустоты.

Взгляд длинных глаз потеплел, удивив ее. Он улыбался.

Нофрет повернулась к нему спиной и пошла через неровный каменистый пустырь, тянувшийся позади селения строителей. Эта труднопроходимая земля тоже защищала их — туда никто не пойдет без надобности.

Осел ждал у прохода — такой же, как эта, узкой и крутой расселины в скалах, кольцом окружающих город. На нем был легкий вьюк — все вещи, которые могли взять с собой апиру, — и достаточно места, чтобы усадить царя.

«Нет, — подумала Нофрет. — Больше не царя». Не Славу Атона, не царственного Эхнатона. Это был безымянный человек, полоумный брат Агарона, больной и ищущий исцеления в северной пустыне.

Им пришлось нести его почти всю дорогу, трудную даже для людей, не обремененных грузом. Они бережно усадили его на осла — бережнее, чем смогла бы Нофрет. Агарон отвязал повод от куста тамариска. Человек на осле качнулся вперед, почти теряя сознание, и Иоханан, ворча под нос, снял с вьюка веревку и привязал его, чтобы он не падал.

Под властью мгновенного порыва Нофрет подумала, что пойдет с ними. Она не вернется и больше не будет рабыней. Она пойдет в пустыню свободной. Ее госпожа не нуждается в ней. Господин Аи позаботится о внучке. Она пойдет…

Нет. Анхесенпаатон отказалась бежать вместе с отцом; спокойным, не допускающим возражений тоном царица сказала, что ее исчезновение покажется слишком подозрительным. Она принадлежит Египту. Так же, в конце концов, и Нофрет.

Иоханан заканчивал прилаживать ослиную сбрую. Агарон ждал, глядя на Нофрет. Она склонила перед ним голову.

— Пусть ваш бог защитит вас.

— И пусть он сохранит и наставит тебя, — ответил Агарон. Обычные слова, но в них была теплота, как в прощальном объятии, которого Нофрет не решилась просить.

Иоханан проявил меньше сдержанности — бросился к Нофрет, схватил ее в объятия и сжал так крепко, что она чуть не задохнулась. Девушка была слишком изумлена, чтобы сопротивляться.

Он так же неожиданно отпустил ее, задыхающуюся и растерянную. Щеки его пылали, глаза горели диким огнем.

— Я вернусь, — сказал он. — Обещаю.

— Смотри не вернись мертвым, — резко ответила она.

— И это обещаю. Вернусь живым и дышащим. И свободным.

У Нофрет не было сил взглянуть на него — она разрыдалась бы.

— Иди. Быстрее. Мало ли кто может сюда забрести. Воры, солдаты…

— Не надо. Я доберусь благополучно. Обещаю тебе.

— Обещай, что ты будешь в Египте, когда я вернусь. Живая и дышащая.

Нофрет не могла пообещать такого. Она подтолкнула его к отцу.

— Иди. Иди! Уже пора.