Огненный волк

В конце зимы, перед самым Медвежьим велик-днем[190], умер Неизмир. Со дня возвращения в Чуробор он так ни разу и не пришел в себя, многолетний страх выжег его разум без остатка. Как ни удивительно, лучше всех за ним ухаживала Толкуша.

— Бедный ты мой, бедный! — приговаривала она, словно на нее саму нашло удивительное просветление. — И тебя волк сожрал! Ну да ты не бойся. Он больше не придет. Он тебя не тронет. А если придет, так я с тобой буду. У меня смотри что есть. — И она показывала ему здоровенный пест. — Я ему как дам — он и бежать!

И Неизмир мелко кивал головой, как будто понимал. Толкуша ухаживала за ним, как за младенцем, умывала, причесывала, кормила. Сама она, будто часть ее безумия перешла на бывшего князя, стала несколько толковее: перестала причитать и кусаться, даже причесалась пару раз как смогла. И Неизмир привязался к ней, как дитя к няньке, никого другого не хотел подле себя видеть. Без нее он беспокоился, жаловался на волка, но завидев наконец Толкушу с ее пестом, успокаивался и даже улыбался. Ах, как давно он не улыбался! Безумие вернуло ему покой и довольство, подарило благо, которого не давал ясный рассудок.

Умер он, наглотавшись промозглого ветра начала весны, в несколько дней сгорел в лихорадке. В другое время его, может, и вылечили бы, но помешательство очень ослабило не только душу его, но и тело. На смертном ложе лежал морщинистый старик, совершенно седой, и никто не узнал бы в нем того князя Неизмира, который еще полгода назад был полон сил. Причитали вопленницы[191], горько рыдала Толкуша, будто лишилась родного отца.

Огнеяр не поскупился на поминальные пиры, где угощал весь город, устроил тризну[192] на три дня — все-таки умерший был князем и воином. В недостатке почтения к умершему отчиму никто не смог бы его обвинить. И сам Огнеяр испытывал при этом странное чувство — смесь облегчения и грусти, острой жалости к человеку, который больше двадцати лет боролся со страхом и все-таки был им побежден.

А княгиня Добровзора вздохнула с облегчением. Она и раньше любила Неизмира не больше, чем положено жене любить мужа, которого не сама выбирала; в пору вражды его с Огнеяром он был врагом и ей, а после его помешательства она испытывала к нему только презрительную жалость. «Ему так лучше! — с облегченным вздохом говорила она теперь. — В Сварожьих Садах его никакой волчий глаз не достанет!»

А Чуробор со смертью Неизмира понял, что прошлое ушло окончательно. Теперь у них нет и не будет другого князя, кроме оборотня, нужно как-то приспосабливаться к нему.

А весна выдалась такой сухой, что только седые старики помнили года хуже. Талой воды было немного, и она быстро сошла, месяцы березень и тра-вень почти не приносили дождей. По всем приметам выходило, что и кресень будет такой же, и тогда — голодный год. Ростки на полях сохли, желтели. Напрасно вокруг полей водили юных девушек-подростков, увитых зелеными ветвями, и обливали их водой, призывая милость Додолы, Хозяйки Дождя, напрасно приносили жертвы рекам, родникам и святым озерам. Видно, сама Вела, хозяйка Подземного Владения, добралась до Истока Истира, где берут начало все земные источники, и наглухо заперла его тяжелым камнем.

Торговые гости из Орьева, Вежелина, Славена, Прямичева загодя искали, где можно будет осенью купить хлеба — по всем говорлинским землям делалось то же самое. Но Огнеяр не сомневался, что виноватым во всем объявят его. Это же первая примета, угоден ли богам тот или иной князь — хороши ли при нем урожаи. А если в первый же год его княжения засуха — то лучшее, что он может сделать, это своими руками на большом камне святилища вонзить себе в сердце жертвенный нож.

Каждое утро Огнеяр встречал зарю, каждый вечер провожал ее, вглядывался в облака, принюхивался к воздуху, выискивая признаки близкого дождя. Но напрасно. Он мог повелевать людьми и лесными зверями, но небо было ему неподвластно. И он всей кожей ощущал, как в Чуроборе собирается грозой ненависть и страх, еще более темный, чем был всю эту зиму.

В один из первых дней месяца кресеня на княжеский двор с утра явилась толпа народа. Выйдя на крыльцо, Огнеяр и Добровзора увидели посадских старейшин, ремесленных старшин в нарядных вышитых рубахах, женщин с детьми на руках. Позади толпы мужики держали с десяток коров и несколько коней. Огнеяр подумал, что горожане хотят принести, кроме обычных, еще новые жертвы богам. Но он ошибся.

— Мы пришли просить тебя о милости, князь Огнеяр! — первым заговорил самый древний из посадских стариков. Он был когда-то высок, но годы согнули его, он опирался на палку вишневого дерева, почти закрывая ее длинной белой бородой, его выцветшие глаза слезились, а голос дрожал. — Вот уже много дней боги не посылают нам дождя. Все заклинания и жертвы оказались бессильны. Мы знаем, что прогневали тебя своей нелюбовью и за это ты лишаешь нас дождя. Пожалей наших детей, княже. Мы приготовили тебе жертвы. Возьми самое лучшее, что у нас есть, но отгони Велу от Истока Истира, пусть на землю снова прольется дождь.