Огненный волк

Однажды так и вышло – с вершины дуба прямо на плечи Тополю спрыгнула голодная рысь. И напоролась на копье, которое отрок вез за спиной острием вверх. От сильного толчка Тополь полетел с коня, рысь с распоротым брюхом дико выла и рвала в воздухе когтями, заливая человека своей кровью. Отбросив копье, Тополь выхватил нож и перерезал хищнице горло. После этого он долго ругался, отмывая кровь и грязь из разорванных внутренностей со своей одежды и волос, рассматривая царапины от страшных когтей на плечах и на шее. А личивины устроили вокруг мертвой рыси целую пляску со множеством непонятных обрядов, вырвали у нее сердце и печень и торжественно поднесли Тополю. Тот с брезгливостью отказался, и тогда личивины съели и то и другое прямо сырыми, распевая песни. Один, знавший несколько говорлинских слов, кое-как растолковал отрокам, что это не рысь, а колдун племени Рысей, который хотел погубить их. А убить его – великий подвиг.

– Э, да ты витязь великий! – Утреч радостно похлопал Тополя по плечу, а тот скривился от боли и отпихнул друга. Когти рыси оставили заметные следы не только на одежде, но и на его собственной коже.

Содрав с «колдуна» шкуру, личивины поднесли-таки ее Тополю и в дальнейшем обращались с ним гораздо уважительнее.

Дней через десять путников разбудили далекие звуки охотничьих рогов. После лесной тишины эти свидетельства близости людей и радовали, и настораживали.

– Охота! – на разные лады радостно повторяли личивины. – Метса-Пала ведет Волков на охоту!

– Это по мне! – Утреч весело тряхнул кулаками. – Не все же зверье будет Тополю на голову падать, знай подбирай!

Кречет оглянулся на него и ничего не сказал. В душе он не переставал тревожиться: а что, если Метса-Пала вовсе не Огнеяр? После того, что случилось зимой под стенами Велишина, едва ли личивины примут в князья кого-то другого, но мало ли что?

Маленький отряд быстро ехал навстречу звукам охоты. Издалека стал доноситься протяжный волчий вой – так когда-то выла Стая, загоняя дичь.

– Славно поют! – уважительно протянул Утреч, прислушиваясь. – А я думал, я один такой на свете соловей!

Кречет прислушался тоже.

– Не прибедняйся, – сказал он через несколько мгновений. – Сожрать мне живую жабу, если это не настоящие волки!

* * *

Уши Похвиста беспокойно вздрагивали, но конь стоял неподвижно, как изваяние из серого камня. Выдержке жеребца могли бы позавидовать кони самого Перуна: всю жизнь он носил на спине всадника с запахом волка. Крепко сжимая повод, Огнеяр ждал. В трех шагах впереди осинник кончался, начиналась широкая поляна. Она звалась Ловчей Плешью – много лет личивинские князья именно сюда ездили на ловы. Но никогда еще, видит Светлый Хорс, не бывало такого лова, как сейчас. Сотня воинов с копьями и тяжелыми луками наготове ждали по всей широкой опушке, спрятавшись под ветвями, а сотня серых волков загоняла дичь со всего огромного леса. Серебряный Волк собирался вести свое племя в поход на Рысей – войску понадобится много вяленого мяса.

Многоголосый вой нарастал, стал слышен треск сучьев и шелест ветвей, задевающих за бегущие тела животных. Еще не видя ни одного, Огнеяр чутьем Князя Волков различал почти сотню лосей, косуль, оленей, кабанов… несколько росомах попало в облаву, вот уж кого он не звал! Учуяв насмерть перепуганную старуху-Лесовуху, Огнеяр расхохотался, удивив стоявших вокруг воинов. Он и сам, без помощи Хорсова стада, мог бы приманить все эти лесные табуны, но он берег силу. Она ему понадобится в предстоящем походе, а за власть над волками личивины уважают его еще больше.

За прошедшие месяцы Огнеяр убедился, что они и в самом деле видят в нем священного волка-прародителя. Их убеждение было таким глубоким, а поклонение таким самозабвенным и искренним, что Огнеяра и самого порою брало сомнение – может, так оно и есть? Разве не мог Метса-Пала родиться заново и для этого избрать княгиню Добровзору? Но это было уже слишком – Огнеяр мотал головой, как норовистый конь, и гнал эти мысли прочь. Он и раньше не знал толком, кто он такой, новые сомнения ему были не нужны.

Треск и шорох приближались, усиливались, земля задрожала под ударами сотен копыт. Вот первая щетинистая туша вырвалась из чащи – огромный старый кабан с загнутыми пожелтевшими клыками. В тот же миг из-под ветвей опушки вылетела длинная стрела и вошла кабану точно в глаз – личивины отличались меткостью, а их большие, тяжелые луки пробивали даже кольчугу хваленой орьевской работы.

Кабан рухнул там, где застиг его выстрел, а за ним на поляну сплошным валом уже катились бурые спины лосей, увенчанные рогами-лопатами, пятнистые олени, легкие косули, серые и пегие туры, согнанные волками с огромного пространства лесов. Отовсюду свистели стрелы, поражая животных на месте; тех, кто пытался снова скрыться в лесу, встречали копья.