Умер он, наглотавшись промозглого ветра начала весны, в несколько дней сгорел в лихорадке. В другое время его, может, и вылечили бы, но помешательство очень ослабило не только душу его, но и тело. На смертном ложе лежал морщинистый старик, совершенно седой, и никто не узнал бы в нем того князя Неизмира, который еще полгода назад был полон сил. Причитали вопленницы, горько рыдала Толкуша, будто лишилась родного отца.
Огнеяр не поскупился на поминальные пиры, где угощал весь город, устроил тризну на три дня – все-таки умерший был князем и воином. В недостатке почтения к умершему отчиму никто не смог бы его обвинить. И сам Огнеяр испытывал при этом странное чувство – смесь облегчения и грусти, острой жалости к человеку, который больше двадцати лет боролся со страхом и все-таки был им побежден.
А княгиня Добровзора вздохнула с облегчением. Она и раньше любила Неизмира не больше, чем положено жене любить мужа, которого не сама выбирала; в пору вражды его с Огнеяром он был врагом и ей, а после его помешательства она испытывала к нему только презрительную жалость. «Ему так лучше! – с облегченным вздохом говорила она теперь. – В Сварожьих Садах его никакой волчий глаз не достанет!»
А Чуробор со смертью Неизмира понял, что прошлое ушло окончательно. Теперь у них нет и не будет другого князя, кроме оборотня, нужно как-то приспосабливаться к нему.
А весна выдалась такой сухой, что только седые старики помнили года хуже. Талой воды было немного, и она быстро сошла, месяцы березень и травень почти не приносили дождей. По всем приметам выходило, что и кресень будет такой же, и тогда – голодный год. Ростки на полях сохли, желтели. Напрасно вокруг полей водили юных девушек-подростков, увитых зелеными ветвями, и обливали их водой, призывая милость Додолы, Хозяйки Дождя, напрасно приносили жертвы рекам, родникам и святым озерам. Видно, сама Вела, хозяйка Подземного Владения, добралась до Истока Истира, где берут начало все земные источники, и наглухо заперла его тяжелым камнем.
Торговые гости из Орьева, Вежелина, Славена, Прямичева загодя искали, где можно будет осенью купить хлеба – по всем говорлинским землям делалось то же самое. Но Огнеяр не сомневался, что виноватым во всем объявят его. Это же первая примета, угоден ли богам тот или иной князь – хороши ли при нем урожаи. А если в первый же год его княжения засуха – то лучшее, что он может сделать, это своими руками на большом камне святилища вонзить себе в сердце жертвенный нож.
Каждое утро Огнеяр встречал зарю, каждый вечер провожал ее, вглядывался в облака, принюхивался к воздуху, выискивая признаки близкого дождя. Но напрасно. Он мог повелевать людьми и лесными зверями, но небо было ему неподвластно. И он всей кожей ощущал, как в Чуроборе собираются грозой ненависть и страх, еще более темный, чем был всю эту зиму.
В один из первых дней месяца кресеня на княжеский двор с утра явилась толпа народа. Выйдя на крыльцо, Огнеяр и Добровзора увидели посадских старейшин, ремесленных старшин в нарядных вышитых рубахах, женщин с детьми на руках. Позади толпы мужики держали с десяток коров и несколько коней. Огнеяр подумал, что горожане хотят принести, кроме обычных, еще новые жертвы богам. Но он ошибся.
– Мы пришли просить тебя о милости, князь Огнеяр! – первым заговорил самый древний из посадских стариков. Он был когда-то высок, но годы согнули его, он опирался на палку вишневого дерева, почти закрывая ее длинной белой бородой, его выцветшие глаза слезились, а голос дрожал. – Вот уже много дней боги не посылают нам дождя. Все заклинания и жертвы оказались бессильны. Мы знаем, что прогневали тебя своей нелюбовью, и за это ты лишаешь нас дождя. Пожалей наших детей, княже. Мы приготовили тебе жертвы. Возьми самое лучшее, что у нас есть, но отгони Велу от Истока Истира, пусть на землю снова прольется дождь.
Старик обернулся. Мужчины вывели вперед коров и коней, а потом из толпы вытолкнули к крыльцу трех молодых девушек – самых красивых, что нашлись в посадских дворах. Все три были наряжены и убраны как невесты – или как жертвы. Одна, высокая, с рыжеватыми косами и зеленоватыми глазами, стояла гордо, с застывшим лицом; вторая, стройная и русоволосая, с точеными чертами лица, была бледна и глубоко дышала, стараясь сдержать слезы; третья, розовощекая, с пышными косами цвета золотистой соломы, то и дело подергивала носом и расшитым рукавом утирала опухшие от плача глаза.
Все пришедшие разом повалились на колени, стали повторять за стариком слова мольбы, женщины прижимали к себе детей. А Огнеяр смотрел на все это, даже не сразу сообразив, что происходит. Он думал, что в Чуроборе его сочтут неугодным богам. Но мог ли он предположить, что засуху считают плодом его злой воли! Каким же чудовищем видят его чуроборцы, если не богов, а его самого собираются умилостивить жертвами, не только скотом, но даже девушками, словно он сам Ящер! О Хорсе Пресветлый!