Огненный всадник

— Повезло, — покачал завистливо головой Обухович, — читал его книгу «Великое искусство артиллерии». Ну а что с ним случилось? Почему генерал-лейтенант умер так хутко? Не то убили, не то сам подорвался?

Кмитич лишь вздохнул и развел руки в стороны. Смерть его кумира и учителя была и для него полной неожиданностью. Он переживал кончину Семеновича, как утрату близкого человека.

— Я тогда уже в Риге находился, — произнес Кмитич, — говорили, что Семенович экспериментировал со взрывчаткой. Но я знаю Семеновича! Осторожный и аккуратный человек! Думаю, правы те, кто говорит, что убили его завистники пиротехники, чтобы секретов их не открывал. Дело в том, что Семенович уже закончил свою вторую книгу по артиллерии. Он мне сам говорил, что в последней главе опишет удивительный аппарат. Вот так, даже не пушку, а аппарат, равных которому нет во всем свете. Ну а после взрыва его дома, конечно же, ничего не нашли. Это наверняка пиротехники убили Семеновича, чтобы не выдавал их секретов. Семенович на то намекал, когда говорил нам в Амстердаме, что не видит смысла хранить секреты, если они идут на пользу науке и нуждам государства.

— Интересно, а что же за аппарат собирался создать шановный пан Семенович? — поинтересовался Боноллиус, прищурив на Кмитича глаз.

— Я думаю, что-то наподобие катапульты, стреляющей снарядами-ракетами, — почти полушепотом заговорил Кмитич, словно их могли услышать враги, — большой продолговатый снаряд-ракета обтекаемой формы, летящий по воздуху на сгораемом внутри порохе прямо в цель за несколько верст. Такой снаряд мог нести до пяти ядер. Семенович разработал такой снаряд, глядя на петарды-ракеты фейерверков. Таким снарядом можно было на такие далекие расстояния запускать ядра, что, к примеру, обстреливать далеко расположенные крепости и города врагов, которые и не видны с расстояния. Это просто чудо! Этот снаряд мог взрываться, как пороховая бочка или даже три бочки. Рассматривал пан Семенович и возможность выстрела из пушки двумя ядрами. Это он называл абсолютно правильным законом неупругого столкновения тел. В Амстердаме вышла в тот год книга Декарта «Начало философии», где были сформулированы ошибочные законы упругого удара. Ну а Семенович свой закон разработал. Он считал, что артиллерия — главный вид вооружений будущего, а ее закономерным и более высоким этапом развития должны были стать его новые снаряды. Я их соколами называл, так как они длинные, гладкие и на таран-сокол похожи. Семенович их изобрел, глядя на ракеты фейерверков, как я уже сказал. Гениальный человек! Иные смотрят на фейерверк и просто радуются, а он разглядел в этой праздничной мишуре что-то абсолютно другое. Эрцгерцог Леопольд-Вильгельм Габсбург ему очень помогал в этом деле, но… Видите! Умер! Так не вовремя! Проклятые пиротехники! Наверняка это они убили этого гениального человека!

— Жаль, — покачал головой Боноллиус, — но, как я погляжу, вы, пан Самуэль, хорошо осведомлены в его открытиях.

— Отчасти, — согласился Кмитич, — но про аппарат, который он собирался описать в своей новой книге, увы, ничего не знаю. Про катапульту я лишь сам смекнул, ибо Семенович, царствие ему небесное, никогда не называл это приспособление пушкой.

Обухович сплюнул, словно устав от рассказа хорунжего. Он просто спросил:

— А вы бы, пан Кмитич, смогли бы воссоздать эти снаряды-соколы у нас тут?

— Нет. Тут нужно время и пороха много, стволы новые отливать. Да и мозги Семеновича нужно иметь, — начал объяснять Кмитич несколько виноватым тоном, — и способ определения калибра орудий знать надо, и качество пороха, и радиус и вес ядра. Порох! Какой и сколько пороха у нас для пушек?

— Порох, — Обухович словно передразнил Кмитича, — раньше ведь как было: пушкарям дано было триста уволок земли с условием, чтобы они ежегодно вносили в смоленский цейхгауз по несколько фунтов пороху. Но управители, холера их подери, перевели эту натуральную повинность на деньги, лишь бы барыш иметь, ну и исправно взимали гроши с пушкарей, а пороху в цейхгауз при этом никто не положил ни щепотки. Я большего безрассудства нигде не видел! Неужели вольности и свободы довели чиновников до такой преступной беспечности? В Риге тоже так?

— О, нет, — покачал своим «меховым пирогом» Кмитич, — там все очень строго. За такое уже сидели бы люди в тюрьме или в лучшем случае были бы уволены. Там даже дуэли запрещены, и не откупишься, как у нас. Нарушил — отвечай. Возмутительно!

— Нет, это как раз хорошо, — не согласился воевода.

— Так, — смутился Кмитич, — я не то хотел сказать, я про дуэли только. Конечно, такого раздрая, как у нас, наверное, нигде больше нет в Европе. Демократия — это хорошо, но не такие свободы, как нынче! Некоторая шляхта совсем обнаглела!