Огненный всадник

— Бои идут в городе, но замок оккупантам взять не удается, — продолжал гетман, — там у нас гарнизон в две тысячи человек из наемных немцев, венгров и рота татар. Добрые солдаты. Они продержатся долго. Хуже со Смоленском. Гарнизон там немногочисленный, около пяти тысяч был, хотя тоже добрый: есть пушкари хорошие, польская пехота Мадакаского и Дятковского, немецкая пехота Корфа, казаки, гусары. Однако, по расшифрованным письмам Обуховича, тамошняя фортеция в крайне запущенном состоянии, и помочь им нечем. Старобыховскую фортецию вновь осадили казаки Хмельницкого. Но из-под стен города приходят пока добрые новости: немногочисленный гарнизон с успехом отбил первый штурм, сделал удачную вылазку, оставив груды неприятельских трупов под стенами города, и взял пленных. Но как долго быховцы там продержатся — один Бог ведает.

— Короля просить надо людей дать! — громко сказал великий подскарбий Винцент Гонсевский, который до сих пор тихо сидел, подперев чистый высокий лоб рукой, глядя в стол.

— Короля? — гетман поднял на товарища тяжелый взгляд. — Уже просил. Дзякуй великий! Помог. Прислал из обещанных пяти тысяч жавнеров около четырех тысяч, что сейчас расквартированы в Менске. Так из-за якобы плохого жалованья эти бандиты ограбили синагогу и церковь, грозят поднять бунт. Я отрядил людей, пусть им заплатят за то, чтобы вернулись в Польшу. Лучше бы таких помощников вообще не было. Еще просить короля?

Желваки на красивом лице Гонсевского заиграли. «Вовремя платить солдатам надо!» — думал он, бросая сердитые взгляды в сторону гетмана. Смоленский князь Гонсевский был уверен: виноват в том, что проворонили войну с царем, только один Януш Радзивилл с его постоянными усмешками да шутками в адрес «неуклюжего медведя» Алексея Михайловича.

— Сколько же у нас в наличии сил сейчас? — спросил кто-то.

— По реестру регулярная армия Княжества насчитывает 11 261 человека вместе со мной, — горько усмехнулся гетман, — а по сообщениям наших соглядатаев и шпионов, армия царя Романова содержит до 300 000 ратников, стрельцов, казаков и наемников. Это истинное нашествие! Ни единого не было подобного, — покачал головой гетман, — даже у Батухана в 1240 году было в три раза меньше. И то шороху сколько навел! Полякам даже досталось тогда от него.

Все опустили головы, словно на похоронах. Стало так тихо, что с улицы были слышны голоса людей, и можно было разобрать, что они там говорят.

— И вот еще, — гетман повернул лицевой стороной лист, в который так задумчиво долго глядел, — это царская грамота, которую московиты сейчас рассылают везде перед своим появлением. Сей лист, панове, призывает покориться государю Московскому с обещанием беспрепятственно отпустить в Польшу всех тех, кто захочет сохранить верность королю Польши и Литвы Яну II Казимиру Ваза. Православным царь обещает защиту от произвола католиков. Какого произвола? То царя спросите. И уже есть шляхтичи, что перешли на сторону Московии в Дорогобуже и Рославле, городах, которые уже заняли царские войска. Мстиславль, как мне известно, будет пытаться сопротивляться Трубецкому, но не думаю, что долго. У них даже замок все еще из дерева! Сгорит от каленых ядер, как полено в очаге! Слишком мал гарнизон Мстиславля, и слишком большое войско у царя.

Гетман смял лист в могучей ручище и отшвырнул мятый комок в сторону.

— Вот эти вот филькины грамоты, — гневно указал в сторону улетевшего смятого листа бумаги Радзивилл, — почему-то до сих пор на некоторых действуют! Будто забыли литвины, как умеют выполнять свои договоры московские цари! Еще ни один мир, с ними заключенный, не был выполнен до конца! Ни одно перемирие они не дотерпели! Немедля отписать такие разъяснительные грамоты и разослать по армии и шляхте!

— Но ведь вы, пане, еще не великий гетман, чтобы отдавать такие приказы. Вас пока не утвердили сеймом на посту! — возразил Винцент Гонсевский.