Все еще ругаясь себе под нос, Конан вытер со статуэтки кровь и сунул ее в мешок, который толстяк с перепугу выронил. С воплем радости торговец поднял руку, показывая пригоршню серебра, и тут же поспешно отдернул ее, опасаясь, что Конан отнимет у него деньги. Он вздрогнул и уставился на тела двух мужчин, распростертые на полу, словно увидел их по-настоящему в первый раз.
– Но что же мне делать с трупами? – воскликнул он.
– Возьми их себе в подмастерья, – насмешливо посоветовал Конан. – Бьюсь об заклад, они не положат в отходы для переплавки ничего ценного.
Стоя на коленях возле трупов, толстяк смотрел на Конана, разинув рот. Киммериец вышел на улицу.
Глава 2
Трактир «У кабана и медведя» был почти пуст, когда Конан переступил его порог, и мрачная тишина подействовала на него угнетающе. Кудрявая девица уже нашла себе клиента, когда он вернулся к ней, а по пути сюда он не встретил другой, которая понравилась бы ему.
В воздухе висел запах перестоявшего вина и пота. Здесь явно не имелось отдельного кабинета для благородных клиентов. Около полудюжины посетителей – извозчики и подмастерья в шерстяных рубахах – сидели каждый один за своим столом, погрузившись в свои мысли. Одна-единственная девушка стояла в углу, повернувшись к залу спиной. Судя по ее поведению – она не обращала ни малейшего внимания на мужчин, – девица совершенно явно не собиралась заниматься своим ремеслом. Мягкая волна рыжеватых каштановых волос падала на ее плечи. Закутанная в многослойные зеленые шелка, она была одета, если уж на то пошло, куда более скромно, чем многие офирские дамы, считающие себя вполне порядочными. Вызывающие блестки и мишура не украшали эту девушку – в отличие от многих, кто зарабатывал на жизнь подобным образом. Но все же обилие косметики выдавало тот род занятий, которому она себя посвятила – не говоря уж просто о ее присутствии в подобном заведении. Что-то в ее манерах и внешности позволило Конану предположить, что она взялась за свое дело совсем недавно. Конан был так поглощен мыслями о девушке, что сперва совсем не заметил седоватого человека с окладистой бородой ученого, который сидел возле двери, держа в руке мятую металлическую кружку и бормоча себе что-то под нос. Когда же киммериец все же соизволил его увидеть, он вздохнул и спросил себя: неужели девушка важна для него настолько, что он позволит старику засечь себя?
Но в этот миг бородач как раз обнаружил его присутствие и уставился на него с пьяной щербатой улыбкой. Одежда его была разукрашена пятнами всех цветов, часть которых происходила вследствие неаккуратного обращения с вином, а часть – с едой.
– Конан!!! – взревел он и замахал киммерийцу, приглашая его подойти, так отчаянно, что едва не упал со стула. – Присаживайся! Давай выпьем!
– У меня такое чувство, что ты уже достаточно нагрузился, Борос, – сказал Конан сухо. – Тебе я больше ничего заказывать не буду.
– Это не так уж важно, – заверил его Борос, улыбаясь. Неверной рукой он схватил свою кружку. – Видишь? Вода. Но немножечко, капельку ма-аленького...
Он понизил голос и забормотал что-то нечленораздельное, описывая свободной рукой пассы над кружкой.
– Кром!
Конан сообразил, что происходит, и отпрянул. Некоторые из тех, кто сидел в харчевне, посмотрели в его сторону, но поскольку не увидели ни крови, ни возможности извлечь из происходящего какую-либо выгоду, снова обратились к своим стаканам.
– Не делай этого, ты же пьян, старый дурак! – поспешно сказал Конан. – Нарус до сих пор весь в бородавках, которыми ты его наградил, пока лечил его фурункулы.
Борос закряхтел и сунул ему кружку.
– Глотни, это вино. Не бойся.
Киммериец взял кружку и принюхался. Потом сморщил нос и вернул ее.
– Сам пей. В конце концов, это твое творение.
– Боишься, ха! – Борос хмыкнул. – Такой сильный, и боишься. Да будь у меня твоя мускулатура...
Он засунул нос в кружку, откинул голову – и почти в тот же миг, давясь и отплевываясь, отшвырнул от себя кружку.
– Митра милостивый!.. – прохрипел он и быстро вытер рот тыльной стороной костлявой ладони. – Ничего более отвратительного я в жизни своей не пробовал! Придется вылить. Что это такое, во имя Асуры?
Конан подавил гримасу.
– Молоко – судя по запаху, чистое молоко.
Борос содрогнулся, как будто его тошнило.
– Ты подменил сосуд, – обвинил он киммерийца, как только снова смог говорить. – У тебя ло-овкие руки, но я все заметил, киммериец. За тобой должок! Тащи сюда выпивку.