Сарасти не ответил. Скорее всего, просто не мог – только не нам, как исходник не в силах объяснить теорию бран [59]
обитателям Флатландии. Но Бейтс спрашивала не о тактике. Возможно, ее интересовала причина, оправдание бесконечных вылазок на вражескую территорию, убийств и пленения туземцев.Разумеется, на глубинном уровне она уже знала причину. Как и все мы. Мы не могли себе позволить только реагировать. Риск слишком велик, его приходится предупреждать. Сарасти мудрее всех, вместе взятых, и он понимал это яснее нас. Умом Аманда Бейтс осознавала, что он прав, – но, скорее всего, сердцем не принимала. Когда зрение отказало, мне пришла в голову мысль, что она просила Сарасти убедить ее.
Но не только.
Представь себе, что ты – Аманда Бейтс.
У генералов прошлого были бы кошмары и поллюции при одной мысли о той власти над солдатами, которой ты обладаешь. Ты можешь в мгновение ока вломиться в сознание любого из подчиненных, увидеть поле боя с множества точек зрения. Каждый солдат бесконечно тебе предан, не задает вопросов, исполнит любой приказ с расторопностью и упорством, каких не в силах добиться ничтожная плоть. Ты не просто уважаешь структуру командования – ты ее воплощаешь.
Ты немножко опасаешься собственной власти и того, что уже сделала с ее помощью.
Выполнять приказы для тебя так же естественно, как отдавать их. Да, временами ты подвергала сомнению текущие установки или интересовалась картиной более широкой, нежели требовалось для выполнения задачи. Твоя инициатива на поле боя стала легендой. Но прямых распоряжений ты не оспаривала никогда. Когда спрашивали твое мнение, выдавала его без обиняков и экивоков – пока решение не принято и не получен приказ. Тогда ты исполняла его, не раздумывая. И даже если возникали вопросы, не тратила на них время, если только не ждала полезного ответа.
Зачем требовать подробного анализа от вампира? Не информации ради: с тем же успехом можно требовать от зрячих, чтобы они объясняли увиденное слепцам. И не ради уточнений: выводы Сарасти были недвусмысленны. Даже не ради бедного туповатого Сири Китона, который мог упустить некий ключевой момент, но постеснялся сам поднять руку.
Причина подобных вопросов могла быть лишь одна: вызов. Мятеж в той ничтожной доле, где допустимо неповиновение после отданного приказа.
Пока Сарасти интересовался чужим мнением, ты спорила и изо всех сил отстаивала свою точку зрения. Но он игнорировал ее, оставил все попытки наладить связь и превентивно вторгся на вражескую территорию. Вампир знал, что на «Роршахе» могут обитать живые существа, и все же вскрыл обшивку, не заботясь об их благополучии. Он мог убить беспомощных и невинных созданий, пробудить злого великана. Ты же ничего не знаешь наверняка. Понимаешь только, что помогала ему.
Ты сталкивалась с подобной гордыней среди своих соплеменников и надеялась, что более умные существа окажутся мудрее. Скверно видеть, как от самонадеянной дури страдают беспомощные, но поддаваться ей, когда ставки настолько высоки, – ни в какие ворота не лезет. Гибель невинных сейчас – это наименьшее из зол; мы играем с судьбами миров, провоцируя конфликт с расой звездоплавателей, чье единственное преступление – без разрешения сделанный фотоснимок.
Твое несогласие ничего не меняет, приходится загнать его подальше. Теперь наружу прорываются редкие бессмысленные вопросы без надежды на ответ, присущая вызову непокорность погребена так глубоко, что ты сама ее не замечаешь. Если бы заметила, то вовсе смолкла бы – не хочется напомнить Сарасти, что ты считаешь его неправым. Не стоит наводить начальство на такие мысли и давать ему почву для подозрений.
Потому что есть, в чем подозревать. Даже если ты не готова сама себе в этом признаться.
Аманда Бейтс начинает размышлять о смене командования.
Пробоина в моем скафе выбила немало шестеренок: чтобы вернуть меня к жизни, «Тезею» потребовалось целых три дня. Но смерть – не повод отставать от графика; я воскрес с имплантатами, полными новых данных.
Спускаясь в вертушку, я читал экран за экраном. Банда четырех сидела подо мной на камбузе, рассматривая нетронутую порцию сбалансированной и питательной слякоти у себя в тарелке. Каннингем в своих наследных владениях при моем появлении хмыкнул и вернулся к работе; его пальцы навязчиво барабанили по столешнице.
В мое отсутствие орбита «Тезея» увеличилась в диаметре, зато почти потеряла эксцентриситет. Теперь мы наблюдали за целью с более-менее постоянной дистанции в три тысячи километров. Период нашего обращения по орбите на час превосходил период «Роршаха» – объект неуклонно обгонял нас по своей, более низкой, траектории, но чтобы удержать его в поле зрения, хватило бы дополнительного импульса каждую пару недель. К тому же у нас имелись образцы, которые можно исследовать; нет смысла рисковать новыми высадками, пока мы не выжали всю полезную информацию из уже полученного.