Огнерожденный

Теперь подмастерье бодро шагал в знакомый кабачок, с удовольствием ступая по свежему снегу еще с утра припорошившему улицы Таграма. Он был сыт, тепло одет и вдобавок узнал много нового о западной части Сальстана, в частности про город Вольный Паир. Он собирался найти друзей, передать им слова наставника, а потом вернуться в приют, чтобы снова засесть за книгу, и, наконец, узнать, чем кончился дележ Паира в период правления Могда Стремительного. На душе у него было легко и светло.

2

"Совиное Урочище" располагалось довольно далеко от приюта. Сначала следовало пройти закоулками к улице Ювелиров, потом по ней выйти к небольшой площади Цветов, где жались друг к другу лотки с разной мелочовкой. От него нужно добраться до Университета, потом взять правее, свернуть к центральной площади Де Вилей, поплутать в лабиринте улочек и, наконец, выйти к большому трехэтажному дому-муравейнику, занимавшего собой половину улицы. В подвале этого дома и находил знаменитый школярский кабак.

Дорогу Фарах знал хорошо, ему часто доводилось бывать в этом заведении, поэтому на ходу он размышлял, а ноги сами по себе несли его в нужном направлении. Подмастерье думал о дальних странах, о зиме, о приюте. Пока все шло хорошо, и он надеялся, что дальше будет только лучше. Но все же, причина для беспокойства была. Фарах отчаянно боялся, что жрецы Великого Таграмского Храма все же прознают, кто он такой на самом деле. От этих мыслей становилось не по себе, а сердце билось чаще. Подмастерье считал, что достаточно того, что всеблагой Энканас знает о нем все. Ведь он слышит его, помогает. А слугам Бога Огня ни к чему знать что Фарах внук жреца предателя. Он виноват перед Богом и Бог его простит. Вот и все дела.

Очнулся подмастерье от своих невеселых мыслей только тогда, когда стал спускаться по узкой лестнице ведущей в подвал – к дверям "Совиного Урочища". Он вздохнул и решительно взялся за медную ручку двери, отполированную бесчисленными касаниями завсегдатаев кабака.

Внутри "Урочища", было как всегда шумно и людно. Подвал под кабак отвели просторный, так что народа в него помещалось много. Правда, потолок тут был невысокий – рослый Фарах едва не цеплял макушкой о его доски. Воздух пропитался запахом дешевого вина и гарью – на толстых столбах, что подпирали потолок, горели факелы. Все пространство между столбами хозяин кабака уставил длинными деревянными столами. За ними вольготно расположились школяры и местные завсегдатаи. Вели они себя, как всегда, шумно. Кричали, ссорились, пели, и конечно пили.

В центре общего зала было не так тесно. Столы сдвинули в сторону и на освободившимся пятачке остался лишь большой деревянный табурет. На нем восседал субъект с лютней в руках. Судя по всему, сегодня в "Совиное Урочище" заглянул бард. Такое случалось нередко, среди школяров часто встречались любители помузицировать. Но сегодняшний гость, судя по всему, был профессионалом. Лютня – немного необычной формы, напоминавшей женский стан, на вид казалась красивой и дорогой. А, судя по звучанию, она была еще и качественной. Да и пел бард много лучше школяров, обычно выступавших в "Совином Урочище".

Заинтересовавшись гостем, Фарах остановился. Тот как раз пел длинную балладу о путнике остановившимся на ночлег в придорожной таверне. Баллада была старая, потертая до дыр, и особого интереса у публики не вызвала. Но, – слушали внимательно. Голос у барда оказался приятный, да и слухом его Всеблагой не обделил. Правда, на взгляд Фараха, выглядел гость совсем не по бардовски. Был он довольно упитан, что редкость для человека зарабатывающего себе на жизнь пением и вынужденного постоянно мотаться по городам и весям в поисках пропитания. Бородат, как северянин, но при том на лице красуется крючковатый нос леаранца. Длинные волосы собраны в "конский хвост" по моде школяров, а одежда была довольно дорогая, из тонкой выделанной кожи. Такой наряд простому школяру не по карману. В общем, на взгляд подмастерья – это был совершенно неправильный бард.

Фарах дослушал балладу, отметив, что вышло неплохо. Когда исполнитель умолк собравшиеся рядом школяры загудели, требуя следующую песню. Из толпы донеслись непонятные для Фараха возгласы: "Ка-ли-ну, ка-ли-ну давай!". Но бард сразу понял, о чем идет речь. Он перевел дух, крякнул, и ловко ударив по струнам, заиграв ритмичный и бодрый мотивчик. Инструмент отчаянно рычал и бился в его руках. Песня обещала быть довольно боевой. Фарах заинтересовался, но после первого же куплета повернулся и пошел дальше, в глубь кабака. Песня оказалась веселой, но жутко пошлой и полной скабрезностей. Таких песен подмастерье не любил.