Огневица

Нельга шла по торжищу, улыбалась. Рада была, что поутру Тишу встретила — то к удаче. Уже не раз такое бывало — улыбнется любый с самого утра и целый день все ладится и спорится.

Проскочила мимо пахучих кож Новиковских, миновала лоток с белёным льном, а вот уже и ее хозяйство.

— Вторуша, как торг нынче? — кивнула закупу, что работал на нее с зимы.

— Все путём, Нельга. Был утресь купец Квит, торговал бочонки с медовухой. О цене сговорились, токмо он хотел с хозяйкой балакать, — проворный мужик успевал и хозяйке отчет давать, и деньгу принимать от покупца.

Нельга брови свела, однако сердиться не сердилась. Радовалась, что Некрас донимал по парнячьей слабости, а не оттого, что узнал ее. Была ведь мыслишка неприятная, что понял он, догадался, кто такая безродная Сокур.

— Что говорил? Вернется ли? — пытала закупа Нельга.

— Сказал, опосля будет.

На том Нельга и унялась. Задумала торговать у Квита оберег матушкин, а если уж он посулился быть за товаром, то можно цену сбить: и мед продать, и огневицу назад получить безо всяких поцелуев.

Торжище гомонило на все лады! Народ толпой валил к шумным продавцам, что кричали шутейно и заманчиво. Сновали мужики и бабы с лотками, полными пряников, бус, посуды. Нельга любила это хлопотливое копошение, слушала не без радости веселые прибаутки и вспоминала отца.

Тот частенько брал маленькую дочку с собой на торг в Заречень, все показывал, мол, тут рыбка, а тут капустка сквасилась в кадушке, а там шапки разные. Нельга, как зачарованная ходила меж рядов, глядела восхищенно на лодки и насады, что причаливали к мосткам и мечтала хоть разочек единый проплыть по реке от края и до края. Повидать людей разных и жизни их подивиться.

Сама не заметила, как улыбнулась памяти своей, а вот кое-то приметил и сказал ей об этом:

— О чем задумалась, красавица? Такой-то улыбкой снега растопить можно, — голос медовый, глубокий.

— Здрав будь, Некрас, — Нельга очнулась, посмотрела на Квита, но улыбку с лица убрала — еще чего, улыбаться охальнику!

— Так не рада мне? — Некрас подбоченился, руку положил на пояс богатый, что виднелся под распахнутым дорогим зипуном.

— Чему радоваться? — Нельга приметила на Квитовской подпояске обереги: колесо Перуново, Велесов знак и свою Огневицу. — Ты, смотрю, решил бабий оберег на себя навесить? Засмеют люди-то.

— Да пусть смеются, лишь бы слезы не лили. Я к тому без интереса. А ты, вижу, все по огневице своей скучаешь? Так уговор-то в силе, Нельга. Глянь, меня и искать не надо, сам пришел. Откупись и оберег твой, — Некрас улыбался, красовался, а вот взгляд его Нельге не понравился вовсе: на дне темных горячих глаз пламенело что-то опасное и тревожное.

— Мало тебе вечор показалось? — девушка глянула не без ехидства на чуть припухшую губу Некраса, которую она вчера укусила. — Еще раз захотел?

— Я уж сказал тебе, чего хочу, — Квит сердиться не стал, только улыбнулся шире и коснулся пальцами губы. — Так об чем думала, когда улыбалась сладко, Нельга? Жуть как интересно.

Некрас подался к Нельге, встал близко.

— О чем думаю — не твоя печаль, — глаз не отвела. — Ты вот, знаю, купец неплохой, так давай договоримся? Хотел торговать медовуху мою? Я уступлю тебе деньгу-другую, а ты мне оберег верни. Все ж выгода. А поцелуи, Некрас, у других проси. Вон хоть у невесты своей, Цветавы. Такая красавица рядом, а ты принялся на сторону глядеть.

Нельга ждала его бровей насупленных, злости, а он опять смолчал, мазнул только горячим взглядом по ней и снова заулыбался шире некуда.

— Ежели твои думки не моя печаль, то и мои хотелки не твоего ума дело. Сказал целуй, значит целуй. Это моя цена, — смотрел прямо, полыхал взглядом горячим. — Глаза у тебя… Был о прошлом годе у Нового Града, так там дерево есть, не помню, как его местные называют, а вот листья на нем аккурат той же зелени, что очи твои.

— У самого Нового Града? — против воли подалась ближе любопытничая. — А правду говорят, что там домины огромные?

— Правду, Нельга. Я два дня насаду свою не мог причалить к берегу — людей тьма! Кожевенные ряды за город вынесены и дух от них, хоть мертвых выноси. Кругом звон из кузней, а опричь лавок с хлебами аж пузо сводит от запаха. И медом веет, и иным чем-то. На торгу и бабы стоят, считают лихо, товар нахваливают.

Нельга заслушалась, глаза распахнула широко и не заметила, как оказалась близко к купцу молодому, чуть не касаясь его груди.

— А домины, Некрас? Домины-то?

— Высоченные. Коньками небо скребут. А волховской промеж них самый высокий. Идолищи едва не три роста человеческих. Резьба по ним тонкая рунная, — манил голосом сладким, сверкал темными очами.

— Так прямо и в три? А девицы? Есть девицы на торгу. Вот такие, как я? — забылась Нельга, разум обронила от любопытства, позволила заманить за торговый лоток, все незаметными мелкими шажками шла за сладкоречивым Квитом.

— Таких, как ты нигде нет, Нельга. Глаз, как у тебя еще не встречал. И дух от тебя дурманный, сладкий. Травами иль цветами, не пойму, — руку поднял, заправил прядь светлую за ушко.

С того Нельга очнулась и напустилась на безобразника: