Огневица

Девушка смотрела прямо в глаза, молчала, но взгляд сам за себя говорил. В нем увидел Квит много непонятного: удивилась, растерялась. Глядела так, словно увидела в первый раз.

— Что, Нельга? Сказать хочешь? Так говори, не молчи! — голос-то дрожал, дрожал и сам Некрас, дивясь этой Нельгиной волшбе, что выворачивала его, задевала и больно резала по сердцу.

Нельга оттолкнула его ладошкой легко, а Некрас и подался, отступил на шаг. Но плечи выровнял, уцепился за пояс и встал перед ней гордо. Только пальцы побелели от того, что крепко сжимал опосяку.

— Не пойму я тебя… — то ли прошептала, то ли выдохнула. — То сильничаешь, то заботишься. Зачем? Зачем охабень отдал? Невестиного гнева не побоялся. К чему тебе знать о жизни моей? Чужие мы, ужель сам не видишь?

— Вижу, не слепой. Токмо чужие по твоей вине, медовая. Все сбежать норовишь, спрятаться от меня. Остановись, приглядись. Вот он я, Некрас Квит. Какой есть.

От парня не укрылся ее интерес! И поглядела, и ресницами глаза прикрыла так по-девичьи робко. А потом переменилась, взглядом высверкнула сердито.

— Знаю я, какой ты. Людей покупаешь, бьешь почем зря. Девушек силой берешь. Ай, не так, Некрас? Разные у нас с тобой дороги. Ты уж ступай своей, а меня оставь. Не по пути нам, — отступила на малый шажок, но уходить не торопилась.

Некрас обрадовался, но виду не показал, залился соловьем, да не простым, а тем, у которого горло мёдом густо смазано. Голосом стал глуше, но жарче, глазами потемнел.

— Обидел я тебя, то правда. Но ты сама в том виновата, медовая. Что смотришь? Заворожила, привабила, а вроде как и ни при чем. Не хочу думать о тебе, а думается. Это пытка, Нельга. Казнь тяжкая.

— Я виновата? — Нельга от такой-то клеветы даже растерялась. — Сразу сказала, что не люб ты мне. Моя ли вина, что не услыхал?

— А кто виноватый-то? Ты! У кого глаза самоцветами сияют? Кто улыбается так, что свет меркнет? — виноватил растерянную девушку, и любовался ею. — Спрячь взгляд, медовая. Косу убери. И не дыши так глубоко. Смотреть больно.

— Больно? — глаз не отвела, не послушалась. — А мне не было больно, Некрас? Из-за тебя дурное задумала, нож в рукаве спрятала. Ты мне руки заламывал…

Замолкли оба. Накрыло тяжелой тишиной глухой проулок меж двух заброшенных домков. Сюда разве что ветер залетал, качал неспешно свежие листки на высоком клене. Вдали пёс зашелся звонким лаем, послышался скрип ворот, но все будто на другом берегу широкого Молога. Не здесь, не в яви.

— Медовая, прости. Самому не в радость было… Веришь? — сжал крепко пояс, да так, что ногти едва ли не до крови впились в ладони.

Промолчала, но не ушла. Голову опустила, смотрела под ноги, задумавшись. Спустя время, ответила:

— Не знаю, что и сказать тебе, Квит. Так посмотреть — змей ты, верткий и противный. Но, верю. Сама себе дивлюсь, — развела руками, мол, прости за дурость. — От сердца винишься, то я вижу. Не скажу, что обиду отпустила, но и злости поубавилось. Чудной ты, Некрас. Дурной, заполошный.

Некрас едва не сплясал на радостях, но лица не уронил, стоял крепко, спины не гнул.

— Добро. Услыхал, медовая. Теперь ты винись.

— Я?! За что? — глаза распахнула, и сердилась, и изумлялась его нахальством.

— Правду говорят, у девок память коротка, не то, что коса. Я тебе что наказывал, а? Меня любить. И где оно? Винись, мол, так и так, вскоре полюблю, — улыбнулся, блеснул зубами белыми. — За то, что слово свое сдержала — хвалю. Голода млявый, как та рыба, что он ловит, но тому я рад. Тебя не тронул и вено не дал.

— Ты…ты…, — сжала кулачишки, слова искала, чтобы больнее ударили. — Ох, ты и скользкий! Хаешь всех подряд, а сам-то? Днем с невестой вышагиваешь, а вечерами девушек ловишь в проулках. Стыда у тебя нет!

— Ревнуешь, медовая? Вот и хорошо, вот и молодец, — злил нарочно, уж очень нравилось Некрасу как блестят ее глаза, как цвет их темнее становится. — Словами можешь не виниться. Иди, целуй и я обиду забуду. Слово мое крепкое. Ну? Иди нето.

Руки расставил, мол, жду, не медли Нельга. Улыбался до того весело, что девушка не снесла и полыхнула ответной улыбкой. Короткой, но яркой.

— Балабол, — а улыбку все же не смогла спрятать. — И как такого земля носит?

— Сам дивлюсь. А коли стряхнет меня земля-то, печалиться станешь? — голову набок склонил, вроде шутил, а ответа ждал не без боязни.

— И без меня будет кому печалиться, Некрас. Не так? — наклонилась, подняла с земли охабень его богатый, встряхнула. — Держи нето. И…спаси тя светлые боги.

Запнулась, но через миг проговорила:

— За заботу. Не знаю, с чего бы ты принялся вдруг за меня болеть, голубить. Без привычки я к такому-то от чужих, — сказала от сердца, не солгала, тем и обожгла Некраса.

— Я бы голубил, медовая. Не то сказал… — головой тряхнул. — Беречь стану. Слышишь ли?

— Бери одежку, Некрас, и уходи. Вдруг увидит кто? Сплетен потом не оберешься.

Подошла ближе и протянула охабень. Некрас взял его, накинул на широкие плечи. Потом блеснул взглядом озорным, подхватил Нельгу, к себе потянул и одарил поцелуем горячим и быстрым.

— Опять! — Нельга больно ткнула по ребрам. — Как верить тебе, охальник?