Огневица (СИ)

Уселся, дождался, пока Нельга притулится рядышком и полез в сумку свою холщевую. Краем глаза приметил — медовая уж дюже любопытствует — подалась к нему, и едва нос в сумку не засунула.

— Так не просила я подарков-то, токмо инбиря, — опомнилась и села прямо, от Некраса отодвинулась.

— Пока бы я ждал, что попросишь, весь волос белый стал. Из тебя слова не вытянешь, медовая, — брови супил, а улыбку давил. — Вот инбирь. Слушай, Нельга, он пахучий такой. Куда сыпать станешь?

Нельга приняла из его рук холщевый мешочек, поднесла к лицу, заулыбалась.

— В медовуху. Если настой сделать, то в самый раз. Спаси тя, Некрас. Уважил, — голову склонила, будто поклон положила.

Собралась подвесить мешочек к подпояске своей девичьей, но Квит не дал.

— Погоди, не торопись. Вот еще тебе… — порылся в мешке холщевом, вытянул странное, непривычное, навроде маленькой сумы: тонкой кожи, с кистями и бусинами, а сверху проушины.

— Что это? — Нельга от любопытства даже руку протянула и уж схватилась за подарок.

— Что, что… Сума девичья. В Новом Граде у многих видал. Вешают на пояс и складывают туда то, чего другим не хотят показывать*.

— Я не могу взять. Не серчай, Некрас, — говорить говорила, но видел парень, как загорелись глаза зеленые, как зарумянились щеки гладкие.

— Осерчаю. Бери нето, инако выкину в Свирку, — и уж замахнулся, а она руку его остановила и взяла.

Долго разглядывала, бусины перебирала… Потом приладила на пояс, а миг спустя уже прятала в суму инбирь. Затянула шнурком и улыбнулась совсем весело.

— А что там еще у тебя?

— Вон как. Порадовал, вижу? Ладно, покажу, токмо уговор — не смеяться! — и грозно так посмотрел на девушку, а она засмеялась.

С того Некрас впал в мысли дурные, парнячьи, и хотел вот сей миг требовать оплаты. Той самой, что обещала Нельга за инбирь. Чудом пересилил себя и снова полез в суму. Достал ….свистульку.

Нельга глаза широко распахнула, дышать перестала. И ведь было с чего! Нарядная маленькая глиняная птичка, с раскинутыми крыльями, а по ним тонкая резьба. До того кружевно, до того красиво, что глаз не отвести!

— Это мне? — голосок тихий, тряский.

— А кому? Не себе же я брал детячью пищалку. Ты погоди руки-то тянуть, слушай, как поет, — и засвистел.

Полилась по бережку трель соловьиная, звонкая. Словно не свистулька пищала, а птица пела. Нельгины глаза вовсе огромными сделались, брови высоко поднялись.

— Держи уж. И не смотри так жалостно! Я словно дитя обижаю, — сунул в руки Нельге свистульку.

Сам принялся разглядывать девушку, а она взгляд его почуяла, взглянула ему в глаза, и замерла. Сей миг для Некраса померкла явь: птиц не слышал, Свирки не видел, солнца закатного не замечал. Только вот зеленые омуты глаз Нельги. Так бы и кинулся, но себе запретил.

Встала перед глазами та Нельга, которую он пытался взять в срубе. И кожа ее гладкая, и грудь высокая, шелковая. И та трепетливая жилка, что билась на шее… За малый миг Некрас тьму раз проклял себя за дурость свою прежнюю и напор ненужный. И как не понял, как не догадался — нельзя с ней так. Теперь сторожится его, всякий раз отступает на шаг, когда он рядом встает. Вон ведь как — обидел один раз, а расплачиваться многажды.

— Что смотришь? Нравлюсь? — злился на себя, а выговаривал ей.

— Не смотрю я вовсе. С чего взял? — отвернулась, глиняную птичку сунула в суму.

— А то я не вижу. Ладно уж, разгляди хорошенько. Авось вразумишься и поймешь, что я лучше Тишки твоего снулого.

Ждал от нее слов гневливых, а она удивила. Подсела ближе и смотрела! Долго, со вниманием, ничего не упустила. На миг показалось Некрасу, что она руку потянула потрогать его лицо, но раздумала.

Квит сам чуть не полыхнул румянцем. Одно сдержало — узнает батька, что он краснеть перед девкой вздумал, так домой лучше не возвращаться. Со свету сживет, смехом в землю сырую вгонит.

— Нельга, взглядом-то изжаришь.

Она тотчас и отвела взор. Квит себя обругал дернем, но не унялся.

— Во как! Тебе значит можно глядеть, а мне нет? Теперь мое время. Сиди смирно, а я смотреть стану.

Двинулся к ней, и лицом к лицу уселся. Увидел гладкую кожу — без единого пятнышка, без единой засеченки — глаза ясные, светлую прядь волос, что у виска закручивалась. Любовался до пьяной одури.

— Некрас, теперь уж ты не спали меня… Что там смотреть? Некрасивая я… — и сказала так твердо, будто знала, что так оно и есть.

— Ты? Нельга, вот верно ты сказала прежде — боги разумом тебя обделили, — проговорил с трудом. — Никого краше не встречал. Уразумей, медовая, краса девичья не в белом лике, не в круглых щеках. В ином. Ты бы видела себя, глупая. Как идешь, как голову несешь, как смотришь опасно, как улыбаешься… Чай не один я к тебе прилип. Что, не так?

— Некрас, ты не говори слов таких. У тебя обряд в скором времени, а ты вздумал такое. И подарки твои…не к месту. Пойми ты.

— Не будет обряда, медовая. Цветава не невеста мне, а я не жених. Танок-то не ее ныне.

Нельга заволновалась, вскочила с поваленной березки. Глаза круглые, напуганные. За ней Некрас поднялся.

— Что, бежать собралась? Ты погоди, не разочлась еще со мной.