Огневки

Возвратившись домой, химик понял, что произошло непоправимое. Вся лаборатория напоминала зимний двор, покрытый клочьями грязно-бурого "снега". То была желтоватая пена из огнетушителя, валявшегося у входной двери. Бросались в глаза следы недавно полыхавшего пожара: обуглившаяся этажерка с книгами, обрывки обгоревших портьер. Больше всего пострадал виварий: его металлическая сетчатая крышка в нескольких местах была расплавлена, зияли дыры величиной с блюдце. Пена покрывала дно ящика со всеми зачатками развивавшейся внеземной жизни. Ничто не двигалось в кремовой кипени пены.

У двери, прижавшись лицом к косяку, беззвучно рыдал Родди.

С трудом удалось добиться от него мало-мальски внятного рассказа о том, что случилось. В доме Родди с утра был один. Викарий уехал с визитом к церковному начальству, а домоуправительница, воспользовавшись этим, отправилась навестить замужнюю дочь. Родди сидел у окна и читал новый роман Агаты Кристи, время от времени заглядывая в ящик.

Растения-насекомые, по его словам, выросли еще больше, а "листочки-трубочки" в развернутом виде уже достигали размеров чайного блюдца. Рыжая слизь, покрывавшая их, как только они развертывались, краснела и разгоралась вроде огонька сигареты, накаляя даже металлическую крышку-сетку, о которую они ударялись подпрыгивая. В конце концов в комнате стало жарко, голова кружилась, не хватало воздуха. "Я понимал почему, - пояснил Родди, - они пожирали кислород и выделяли углекислоту в таком количестве, что я задыхался". Он выбежал на улицу, когда вернулся, обмер. Один из "листиков", развернувшись и пылая, как раскаленная докрасна железка, расплавил сетчатую крышку и, вырвавшись на простор комнаты, улегся на этажерку с книгами. Когда Родди вбежал, этажерка и занавески уже полыхали. Еще минута - и пожар охватит весь дом. Не раздумывая, Родди сорвал висевший у двери огнетушитель, саданул о стену ударником, и вырвавшаяся струя газа и пены погасила огонь. Но крышку вивария уже расплавляли другие пылающие "листья". Пришлось направить струю пены и на виварий. Через минуту все, было кончено. Несколько литров газа и пены не только предотвратили пожар, но и уничтожили его источник - чужую жизнь, заботливо выращенную экспериментатором-одиночкой.

То, что она погибла, для Кросби стало ясным, как только он вытащил пинцетом из пены то, что прежде имело форму и цвет, росло и двигалось, а сейчас походило на грязные тряпочки, расползавшиеся при первом прикосновении.

– Почему они погибли? - спрашивали появившиеся вскоре репортеры.

– Вероятно, их убила комбинация щелочных и кислотных растворов, - пояснил растерянный экспериментатор.

Но профессор Мак-Доннел, прокомментировавший по просьбе редакции "Санди таймс" загадочную историю хейлшемского метеорита, придерживался другого мнения. Он заявил, что химические растворы сами по себе едва ли могли убить попавшую на землю чужую жизнь. "Возможно, против нее, - писал профессор, - оказались бы бессильными и многие другие виды оружия. Судя по наблюдениям экспериментатора, убила ее изоляция от кислорода пеногасительной смесью. В руках человека по счастливой случайности оказалось самое действенное оружие - огнетушитель. Я подчеркиваю, именно счастливой, потому что убежден: мы имели дело с опаснейшим вторжением, отразить которое было бы нелегко. Зачатки жизни, так неосторожно помещенной в ничем не контролируемые условия, развивались буквально не по дням, а по часам, и кто может сейчас сказать, на каком этапе остановилось бы это развитие. Особую тревогу вызывает стремительное поглощение неземными видами кислорода и столь же бурное выделение углекислого газа. Остается только надеяться, что два других контейнера бесследно исчезли и ничем о себе не напомнят".

Появление огневок

Все это, повторяю, я узнал много позже усть-хотимских событий; тогда же, когда мы со Славкой Угличем собрались в таежный маршрут, я и понятия не имел, что услышанное где-то краем уха сообщение о событиях в Англии будет иметь к нам самое непосредственное отношение. Целью нашего запланированного на следующее утро похода были обширные усть-хотимские топи. В этом районе зарегистрировали несколько случаев энцефалита, и я со Славкой, паразитологом биостанции, должны были заняться поисками бациллоносителей этой болезни - клещей. Захватив микроскопы, пробирки, банки и канистру со спиртом, мы выехали в деревню Потемки сначала на газике, потом на лошадях, а за Приозерьем уже никаких дорог не было. Отправив наше экспедиционное имущество за несколько десятков километров в объезд, мы зашагали по лесу, и, наконец, усталые, промокшие и голодные, добрались до Потемок, где и заночевали у Прохоровых, местных охотников-звероловов.

Здесь я впервые услыхал об огневках.

– Дальше-то куда? - спросил меня старший из Прохоровых, Семен.

Я ответил.

– У нас тут никто не болеет. Может, к северу, на лесоповале?

– А в Усть-Хотимске?

– Так нет же никакого Хотимска, - засмеялся Прохоров, - это болота так называются.

– И на болотах есть сушь.