Огневой щит Москвы

Как не походил наш КП на тесные казематы руководителей ПВО Берлина, которые мне довелось осматривать в 1945 году, сразу же после разгрома гарнизона немецкой столицы. Пункты управления противовоздушной обороны Берлина находились в тесных помещениях, не обеспечивающих дежурным расчетам элементарных удобств. Признаться, мы были удивлены. Ведь в гитлеровских войсках штабы и командные пункты всегда оборудовались добротно. Но оказалось, что противовоздушной обороне в Германии вообще не повезло. Хвастливое заявление Геринга о том, что на рейх не упадет ни одной бомбы, принималось всерьез.

...Мы долго ходили по комнатам нашего КП. Слева от зала, где размещался пункт управления командира корпуса, находилась комната оперативной группы начальника зенитной артиллерии, справа - командира 6-го авиационного корпуса. В этом было нечто символическое: старший авиационный начальник являлся правой рукой командира корпуса ПВО, а начальник зенитной артиллерии - его левой рукой.

Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сарбуновым, и некоторые другие службы.

А потом свое огромное заведование показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу кстати, что на протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, также как водопровод и канализация - словом, все коммунальное хозяйство большого города.

Возвращаясь в старое помещение штаба, я чувствовал огромное удовлетворение: Московской противовоздушной обороне придается действительно большое значение, если с такой заботой относятся к ее нуждам.

Через несколько дней я решил выехать в лагеря для знакомства с войсками. Там в ту пору находилась основная часть зенитной артиллерии, зенитно-пулеметных и прожекторных подразделений. Отправился я в лагерь вместе с начальником артиллерии корпуса полковником Л. Г. Лавриновичем.

Путь был неблизкий - 140 километров. Но время пролетело быстро. Всю дорогу Лавринович с увлечением рассказывал мне о том, как в частях учатся уничтожать воздушные цели первым залпом, первыми очередями, разъяснял, в чем секрет успеха.

Мы проезжали мимо сосновых и березовых перелесков, зеленеющих лугов, тихих речушек. Свернув с шоссе на проселочную дорогу, помчались вдоль берега реки и вскоре прибыли в лагерь. Строгий воинский порядок, отличная организация занятий и стрельб, хорошо налаженный быт красноармейцев и командного состава радовали сердце. Конечно, не ускользнули от нас и некоторые недостатки. Разумеется, я ревниво сравнивал организацию службы здесь и в родном Рязанском училище, понимая, конечно, что условия слишком разные.

Жизнь в лагере шла по строго намеченному плану. Повсюду в тени могучих сосен были оборудованы летние классы. Здесь проводились занятия по теории стрельбы, изучались уставы, шла политическая учеба. А в артиллерийском парке, что раскинулся на несколько километров вдоль реки, непрерывно клацали затворы десятков орудий, поднимались в зенит и опускались вниз длинные пушечные стволы, сверкали на солнце гильзы учебных снарядов.

Когда в какой-нибудь батарее проводилась тренировка на слаживание, с ее позиции доносились доклады, номера, считывавшие величину установки трубки, выкрикивали данные, басисто гудели ревуны орудий, подавалось множество различных команд и докладов об их исполнении. В этом многоголосом хоре мне нелегко было сразу разобраться. Я испытующе посматривал на Лавриновича. Тот довольно прищуривался. Значит, все в порядке.

Вскоре и я стал легко ориентироваться в происходящем. Стрельбы на полигоне проводились круглые сутки. Днем здесь преимущественно вели огонь расчеты счетверенных пулеметных установок и 37-мм зенитных орудий. Они стреляли по матерчатому конусу, который буксировался самолетом. После того как заканчивали стрельбу несколько пулеметных расчетов, экипаж самолета-буксировщика сбрасывал конус, и начинался подсчет пробоин. Отличить "свои" пробоины от попаданий соседей наводчикам было нетрудно: пули каждого расчета имели свой цвет, и потому на краях пробоин в конусе оставались следы различной краски.