Огни эмиграции. Русские поэты и писатели вне России. Книга третья. Уехавшие, оставшиеся, вернувшиеся в СССР

Есть расхожее мнение, что шестидесятники – истинные ленинцы и боролись они за социализм с человеческим лицом. Это и Юрий Трифонов, и Чингиз Айтматов, и Василий Аксенов, и Булат Окуджава, конечно, Евтушенко с Вознесенским и т.д. О многих шестидесятниках разговор пойдет в книге. Ленин хороший, а Сталин плохой? Какая чушь! Но так многие считали в 60–70-е годы. В статье «Шестидесятники» («ЛГ», 7 августа 2002) писатель Олег Михайлов отмечает, что круг шестидесятников был очень узким и при этом забывают другие знаковые имена: философа-полиглота Дмитрия Ляликова, знатока Фрейда и Юнга; спившегося блистательного прозаика Юрия Казакова; сгоревшего от невозможности проявить себя поэта Анатолия Передреева; погибшего в психушке русского Вийона Сергея Чудакова; рано погибшего Николая Рубцова… «Им было некуда эмигрировать, и они – в большинстве своем – эмигрировали в смерть».

Ну а часть шестидесятников не только выжили, но и преуспели. Короче, у каждого была своя судьба. И у меня, разумеется, тоже, у «неизвестного шестидесятника», как написала одна газета. Мне выпала судьба стать неким летописцем Пименом; хотя бы частицу того, что было, зафиксировать и отразить в книгах…

Валерий Тарсис: свидетель палаты № 7

Забытое, неупоминаемое имя – Тарсис.

Википедия дает сухую справку: Валерий Яковлевич Тарсис (1906, Киев – 1983, Берн). Советский писатель, переводчик, диссидент. А далее хочется изложить своими словами, теплее, эмоциональнее.

Тарсис родился 23 сентября 1906 года. По матери он украинец, по отцу – грек. Коктейль кровей и неординарный мальчик. Отец работал в Баку на нефтяных предприятиях «Братья Нобель». Был арестован советской властью и погиб в лагере. А Валерий жил с клеймом «сын врага народа», но тем не менее окончил среднюю школу, затем историко-филологический факультет Ростовского университета. Специализировался на западноевропейской литературе и защитил кандидатскую диссертацию на тему «Поэзия раннего Ренессанса». Очевидно, в той работе мелькали такие блистательные имена, как Ариосто, Камоэнс, Боккаччо, Эразм Роттердамский, Петрарка… Возможно, Тарсис цитировал строки крупнейшего представителя литературы Возрождения португальца Луиша де Камоэнса:

О, смена встреч, свиданий и разлук!
Ты к цели шел усердным пилигримом,
Ты верен был, но все уходит дымом.
Ни жертв не ценит Время, ни заслуг.

По сути, стихи абсолютно не созвучные стране сиятельного социализма. А уж другие строки Камоэнса и вовсе антисоветские:

А в мире столько неполадок,
Как будто нас отверг Всевышний сам.
Все ясное, обычное, простое,
Все спуталось, и рухнули устои.
И жизни нет. Жизнь только снится нам.

Нет-нет. Это Тарсис уже тогда исповедовал антисоветизм. Какой Камоэнс и кому он нужен? Когда в стране радостно звучит «Шахтерский марш»:

От утра до утра
Веют в шахте ветра,
Звонкий уголь блестящ и кристален.
Мы победу в борьбе
Обещаем тебе,
Наш отец и учитель наш – Сталин!

Уверен: Тарсис таких песен не пел и даже легонько не подпевал. Он весь был устремлен в другую сторону, и неслучайно его первая книга была справочником «Современные иностранные писатели». В 1938-м в «Новом мире» вышла первая повесть – «Дездемона» Работал в 30-е годы Тарсис редактором в престижном издательстве «Художественная литература» – «Худлите», как тогда говорили. Тарсис владел шестью иностранными языками и много переводил. Переводческая поденщина. Переводил, в частности, Лао Цзы.

В Отечественную войну был корреспондентом армейской газеты. Участвовал в Сталинградской битве, был ранен и около года пролежал в госпитале. После войны Тарсис окончательно расстался с иллюзиями насчет того, в какой стране живет. Увы, несвободной. Вступил в конфликт с властями, добивался разрешения покинуть СССР еще в 1961 году.

«Он опускался по лестнице разочарований и, куда ни направлял свой взгляд, всюду видел ложь, фальшь, произвол и хамство» (Вл. Батшев. Журнал «Столица», 26-1992). Тарсис писал каждый день. Писал и складывал написанное в ящик стола. Рукописи фотографировал и тайно отправлял за границу. Он понимал: то, что он пишет, никогда не увидит свет в СССР. Тарсис не скрывал от близких и знакомых своих тайных желаний печататься «там». Кто знал об этом, пугались, другие посмеивались, третьи крутили пальцем у виска, мол, совсем спятил. Тарсис остался верен себе, он обратился к западным издательствам, и одной из первых книг за кордон попала повесть «Сказание о синей мухе».