В конце зимы её родители уехали в дом отдыха. Всё произошло неожиданно быстро. Он поцеловал её и сказал, что не поедет домой, а останется ночевать.
– Может, поедешь домой, попросила она-
– Нет, уже поздно, метро закрывается –
И они стали встречаться у неё дома или у него, когда никого не было. Что это было – он никогда не говорил, она – тоже. Их тянуло друг к другу и он был очень активным. Надя словно впервые разглядывала свое тело и это было тайной и смятением в её душе. Где-то через полгода сразу же при встрече она сказала: «Борис, у меня задержка!». Он шел и просто молчал, не зная, что сказать на это. Надя страшно испугалась и дальше жила, словно в тумане. Тошнило, ноги подкашивались, когда пришла ко врачу.
– Да, у Вас беременность, четвертая неделя –
Сказала врач строгим голосом.
Дальше ещё хуже, тошнота подступала неожиданно на занятиях или на улице. Один раз на углу их улицы схватилась за водосточную трубу, её рвало, и люди шли и оглядывались на неё. Надя не думала о ребенке, как о живом человеческом существе, имеющем свою душу и тело, ей представлялся сгусток крови, который ничего не почувствует, когда его просто удалят. Больше боялась позора, если все так оставить, ходить беременной и родить ребенка без мужа.
Борис приходил к ней в больницу и она видела его под окнами веселым и красивым. Аборт не вызвал сомнения или разочарования у них. В их любви всё пошло по прежнему. Решили, что поженятся, когда Борис окончит институт. Надя закончила училище, а Борис поехал на производственную практику.
В его группе были в основном парни и только две девушки. На Аллу он вначале не обратил внимания. Вечером все институтские собирались в клубе, были танцы, которые Борис не любил, но потом сидели у кого-нибудь в комнате – гитара, песни, красное вино. Борис читал стихи и Алла не сводила с него глаз. Пригласила потанцевать. Красивая, с черными вьющимися волосами, обволакивала его лицо, пела и кружила. Все видели это, подпевали и смеялись. Вообще- то, Алла Гольдер была самой умной девочкой на курсе, её отец был известный профессор, и она больше всего любила математику и физику, но также, как и Борис, любила и знала поэзию. С Борисом они быстро сошлись, нашли общих знакомых, оказалось, что их родители тоже знали друг друга.
Алла не была так проста и доверчива, как Надя, но Борис уже знал, что за этой девушкой он пойдет на конец света, чтобы добиться её любви. За месяц он ни разу не вспомнил Надю, словно её и не было. Когда вернулись в Москву, первый позвонил Алле и назначил ей свидание. В этот же день он встретился с Надей у метро.
– Ну рассказывай, как ты? – спросила Надя и, не дожидаясь ответа, стала говорить о коллегах и школе, где начала работать.
– Нам надо расстаться – сказал он тихо, немного отставая и, как бы отстраняясь. – Останемся просто друзьями.-
– Почему?– она остановилась и повернулась к нему. Он тоже не двигался.
– Я встретил другую девушку –
Надя помнила еще очень долго, как стало обидно, что та другая, которую он целует и обнимает, наверное красивее и лучше её. У неё словно отнялся язык, не было ни ссоры, ни выяснений, ничего не было уже. Она шла, потом бежала к метро. Её никто не провожал, её никто не любил.
Через несколько лет Надя вышла замуж за молодого, талантливого художника и расцвела и похорошела краше, чем в юности. Он много рисовал её и некоторые отмечали загадочную улыбку в этой неброской красоте русской женщины. Была у него серия картин старых Московских улочек и переулков, на месте которых, потом появились новые проспекты и улицы с новыми названиями и многоэтажными домами. Надя особенно любила его картины ночной Москвы с высоты птичьего полёта и затухающие вдали огни Москвы, но это была уже совсем другая история.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.