Огни на равнине

Теперь я смог определить происхождение булькающих звуков. Прямо напротив храма торчал гидрант. Белая пенящаяся струя била из прорванной трубы; залатать прореху, видимо, никому не приходило в голову. Что же здесь произошло? Почему жители не спешат вернуться в свои дома?

Смывая собачью кровь со штыка, я задумался. Какая злая ирония судьбы: оружие, выданное мне для уничтожения врагов Японии, я в первый раз использовал, чтобы убить дворнягу! Я обтер штык и вложил его обратно в ножны. Потом напился из-под крана. Вода, похоже, поступала сюда с гор, но, к моему удивлению, оказалась чистой и очень вкусной. Чего-то мне, однако, не хватало. Я искал это, изнывая от желания, все последнее время. А мечтал я… о морской воде! Да-да! Я жаждал ощутить вкус соли! Ведь долгие, долгие недели я был лишен этого удовольствия.

Я помчался мимо пальмовых деревьев по берегу, проваливаясь в мелкий сыпучий песок, прямиком к морю… и в море. Зашел в воду по колено, наполнил фляжку и напился всласть. Меня буквально опьянила солено-сладкая горечь морской воды.

Передо мной ослепительно сверкала зыбь моря Висаян. На мысе знойно звенели цикады. Таинственный шепот насекомых набирал силу, отражаясь от вод и скал залива, и бесконечно долго тянулся на одной высокой ноте. Лишь изредка вибрирующий звук прерывался рокотом американских моторных лодок, курсировавших по заливу.

Пустынный берег белой дугой изгибался справа налево от подножия мыса до реки, впадавшей в море. В устье на отмели лежала, уткнувшись носом в песок, разбитая парусная лодка. Еще одно странное открытие поразило меня: в рыбацкой деревушке не было лодок!

Ветер, напоенный влагой и нежным сладким ароматом, – летом такие же запахи приносил бриз у меня дома, на родине, – скользил над блестящей морской синевой. С разбегу он наткнулся на меня, одиноко стоявшего в прибрежных волнах, нежно обнял, обвил прохладой, заструился по бедрам, между ногами, а потом вдруг сорвался и полетел гулять над просторами равнин и гор острова Лейте.

Очнувшись, я вдруг вспомнил, какой опасности себя подвергаю на этом пустынном берегу, и поспешил назад, в спасительную тень пальм.

Я подошел к деревне. В нос мне ударило ужасное, тошнотворное зловоние. Я хорошо знал этот запах…

Когда наша часть стояла на юге острова, нам порой удавалось подстрелить одну из коров, тоскливо слонявшихся за бараками. Мы съедали столько мяса, сколько могли, а остатки выбрасывали на ближайшее поле. Огромная туша мгновенно разлагалась. Тропическое солнце делало свое дело быстро, и вскоре одну лишь голову можно было разглядеть в бесформенной куче гнили. Потом несколько дней мы задыхались от трупного запаха. Удушливый, приторный, тяжелый, он проникал в бараки сквозь окна, двери, щели и валил нас с ног…

Я остолбенел, сообразив, что зловоние преследовало меня с тех самых пор, как я вошел в деревню. Оно постоянно висело в воздухе: и когда я проткнул штыком собаку, и когда пил воду у гидранта. Лишь на морском берегу его не было. Без сомнения, источник омерзительного запаха находился где-то в деревне. Возможно, смрад испускала туша свиньи, гнившая во дворе одного из домов.

Через пару минут я вновь очутился перед церковью. На крыше здания по-прежнему в огромном количестве сидели вороны. При моем появлении черное пятно всколыхнулось и стало менять очертания. Одна птица поднялась в воздух и медленно пролетела вдоль фасада. Мой сон словно воплощался наяву. Как и в ночном кошмаре, я безучастно взирал на крест и не чувствовал ни просветления, ни трепета, ни восторга.

Крест был чем-то испачкан, позолота на нем местами облезла. Неказистый фасад церкви покрывали пятна грязи и засохшие подтеки дождя. Ступени каменного крыльца были давно оббиты. Внутрь вела двустворчатая деревянная дверь черного цвета. Во сне я уже видел эту дверь!

Я едва держался на ногах от усталости и решил передохнуть в церкви. Медленно двинулся к крыльцу и вдруг замер на месте, как громом пораженный…

Глава 17 ОБЪЕКТЫ

Непонятно, как я мог не видеть всего этого?! Как умудрился не заметить на ступенях темные неподвижные объекты?! Все это время они находились в поле моего зрения. Вероятно, моя способность восприятия каким-то образом трансформировалась, притупилась за долгие недели вынужденной изоляции, связь между мной и внешним миром ослабла. В полном одиночестве, в чужой стране, под чужими звездами, я привык реагировать только на непосредственные сигналы опасности. Я часто не видел того, что валялось у меня под ногами, и, лишь споткнувшись, обращал внимание на препятствие. Так случилось и на сей раз.