Огни рампы. Мир «Огней рампы»

Для этих модных завсегдатаев (а также для более скромных искателей удовольствий, которые могли переодеться из рабочей одежды в нарядную, зайдя в хорошо оборудованную уборную в подвальном этаже “Эмпайр”) далеко не последней приманкой “Эмпайр” являлся его променад: в “Огнях рампы” Чаплин предлагает нам его краткое, но выразительное описание. Ярко освещенное и увешанное зеркалами пространство за полукругом кресел первого ряда обеспечивало хороший вид на сцену тем немногим, кто желал туда смотреть, однако главным зрелищем променада был ежевечерний парад красавиц – кокоток с лондонских улиц. Они были изысканны, нарядно одеты и вели себя очень пристойно. За вход в эту часть театра взималась дополнительная плата (пять шиллингов), но, возможно, некоторых красоток пускали бесплатно – чтобы повысить привлекательность места. По словам Макса Бирбома, это была “такая Нирвана, где позолоченная юность и расписная красота встречаются под звуки музыки и мельканье Терпсихоры в ослепительном блеске электрического освещения”. Променад “Альгамбры” тоже предлагал своим посетителям услуги сходного рода, но знатоки находили, что дамы, дефилировавшие в “Эмпайр”, были классом повыше. Гораздо реже упоминалось о другой особенности “Эмпайр” (в “Огнях рампы” о ней не говорится вовсе) – о променаде за шиллинг в дальнем конце партера, куда с таким же энтузиазмом стекалась лондонская гомосексуальная элита: анонимное письмо от 15 октября 1894 года в архиве Городского совета цитирует дерзкие слова администратора театра Роберта Уильяма Ахерна, заявившего после того, как он выдворил человека, которого опознал как “содомита”, что “при желании мог бы вылавливать по двести таких гаденышей за вечер, всю неделю подряд”. В “Альгамбре” наблюдалась точно такая же картина: в 1870 году, давая показания против знаменитых трансвеститов Эрнеста Боултона и Фредерика Парка (Стеллы и Фанни), инспектор, отвечавший за штат сотрудников театра, признался, что не сумел прогнать этих молодых людей, и добавил, что “видел в «Альгамбре» около двадцати молодых людей с напудренными лицами в одной компании с Боултоном и Парком”[82].

Чаплин в одном абзаце повести “Огни рампы” восхитительно описывает все удовольствия пятишиллингового променада:

Лондонский театр “Эмпайр” на Лестер-сквер был местом встреч для приезжих из Европы и Азии. Шейхи в розовых тюрбанах, иностранные офицеры в яркой форме прохаживаются в бельэтаже по мягким коврам под хрустальными канделябрами, а другие попивают шампанское в вычурном, увешанном зеркалами баре, пожирают взглядами проходящих мимо прекрасных “патрицианок”, договариваются с ними о свиданиях и уходят с ними посреди представления. Какой-то старикан в вечернем наряде спрашивает у посыльного в форме с золотым галуном, не желает ли вон та красотка выпить с ним бокал “поммери”, и посыльный, понимающе подмигнув, подходит к даме и приводит ее к кавалеру. И все это происходило прямо во время спектакля.

А гостиница “У Королевы” по соседству с театром, конечно, охотно давала пристанище желающим уединиться.

Возможно, отчасти благодаря такому умению завлечь посетителей чувственными и даже плотскими приманками, для ряда поколений “Эмпайр” действительно являлся “Космополитским клубом мира”. Он был окутан какой-то легендарной аурой ностальгии и заставлял многих возвращаться туда снова и снова. Ролан Бельфор описывал, как встречались в “Эмпайр” офицеры, вернувшиеся с англо-бурской войны (“А я-то думал, что вас убили при Магерсфонтейне!”), и рассказывал о ностальгии русского казака, встретившегося ему во Владивостоке – на краю света в ту пору, когда еще не была построена Транссибирская магистраль. “Ах, Лондон! – сказал русский офицер, и глаза его заблестели от удовольствия. – Лондон! Театр «Эмпайр»!”

Наиболее трогательное выражение эта ностальгия находила в песнях, звучавших в самих мюзик-холлах. Наверняка Чаплин не раз слышал в 1905 году, как Виктория Манкс пела: