— И я о том же, — подтвердил Пророк. Готовьте разъяснения для мобедов. А я государю доложить должен, он тогда по провинциям распоряжение даст.
Двух месяцев не прошло, как успокоилась Финикия, хоть это непросто было. Сам Нибиру-Унташ перед отчаявшимися людьми проповеди читал, и глаза всем открыл. Он и святые люди с ним к больным подходили, и за руку безбоязненно брали. И люди узнали странное. Все до единого, кто этой страшной болезнью болел, либо сами в Храме Иштар были, либо с тем человеком спали. Евнухи в храмах тех все до одного больными оказались. Они же там тоже, как женщины служили. А почитатели Священного огня здоровы были, потому как чистоту семейную хранить обязаны. Хотя пара огнепоклонников тоже умерла, но перед смертью в супружеской измене покаялась, и это на людей еще сильнее подействовало.
Запылали Храмы Иштар по всей девятой сатрапии, а там и до Сирии докатилось, потому что женщины, что в храмах служат, голову веревкой повязав, все больше путешественникам отдавались. Не удержали ту хворобу в Финикии. И потащилась болезнь страшная по всей Империи с торговыми караванами, а там ее уже лекари, мобеды и азаты ждали. О каждом таком случае жителям доводили, тех блудниц и их мужей камнями побивали, а следом храм Иштар огнем палили. Евнухов всех сожгли заживо прямо в храмах их Богини. По всей Империи мужья женам в те храмы строго настрого запретили ходить, даже там, где они остались еще. Не знали они, что до конца года ни одного храма Иштар, как рассадника скверны, по всей Империи не останется. Храмы Старых богов, что тысячелетиями людьми почитаемы были, совсем пустеть начали. Кое-где на сходах жители решали тех жрецов изгнать вообще, потому что огнепоклонников большинство стало. Те, кто старым богам верность сохранил, искал пути, как в Новый Свет уехать. Там, говорят, богато жить можно, ежели ремесленник умелый, или воин. Да Богам старым молиться не мешает никто. Ну, говорят так.
Хадиану окинул взором сотню. Вроде готовы воины, ждут сигнала, хоть и нервничают, не без этого. Войска выстроились для битвы, как ассирийские цари заповедали. В три шеренги, в три яруса копий. Первый ряд с ростовыми щитами, второй и третий — с круглыми. И в доспехе все, спаси боги Великого царя Ахемена. Всем, кто в новые земли отбыл, он полный доспех даровал. Не было бы его, уже треть воинов в лучшем мире пировала бы к этому дню. Великая Госпожа во всем права оказалась. Эти индейцы, шрамами разрисованные, на своей воинской чести повернуты оказались. К ним из местных посол пошел со священным знаком, так его и не тронул никто, даже к вождю проводили с почетом. Он их князя на бой вызвал, сказав, что если не явятся к новой луне, то трусы они распоследние. Те зашумели, погневались и вызов приняли. И вот теперь на поле целое море из голов в перьях колышется. Он, Хадиану и не видел такого никогда, а ассирийцы из последнего рейса, и подавно. Они как-то легко к этому бою отнеслись, с насмешкой. Для них индейцы — дикари полуголые. Но его-то сотня знает, что этих парней всерьез принимать нужно. Хоть и без доспехов, и правильного строя не знают, но бойцы свирепые.
Его сотня в центре стояла, еще две — по флангам. Четвертая сотня — в резерве у повелителя. По бокам деревьев натащили срубленных, чтобы обойти нельзя было. Индейские сотни позади засек выставили, камни и дротики метать. Они на руку какую-то палку надевали, и дротики на диво ловко бросать умели. А вот в прямом бою от них толку немного. Их тутошние бойцы по траве размажут. А бойцов тех более трех тысяч было, и это весьма скверно. У его первой сотни особая задача была, поскольку самая слаженная она. И если Хадиану ту задачу выполнит, то сам Пернатый Змей наградить его обещал. Он сотню до кровавого пота гонял, за что его воины чуть на копья не вздели. Но остыли, понимали все, что от того маневра вся их жизнь дальнейшая зависеть будет.
Заревели трубы, индейцы завыли, как волки, и на строй кинулись. Дротики и стрелы тучей полетели с обеих сторон, враги десятками падали, да только их все равно в разы больше было. Накатились они на строй и на копьях повисли. Одна волна отбита, вторая отбита, и после каждой волны множество тел на земле остается. А фаланга нерушимая стоит. Уже и растерянность в глазах индейцев чувствуется. Не привычные они так воевать. Но тут три воина на щитоносца кинулись. Один в копье вцепился, второй на щите повис, а третий палицей, которая усажена лепестками каменными была, тому воину лицо в кровавую кашу превратил. Их тут же копьями из второго ряда проткнули, но размен три на одного для войска Пернатого Змея — гибель верная. А вслед за этими тремя и остальные индейцы кинулись. Поняли, что в обычном бою им не светит ничего, и стали чуть ли не сами на копья насаживаться, чтобы следом идущий до воина в строю дотянуться мог.