Огни в долине

— Мне другой грозит, решетка грозит. Турьма, — Карапетян жадно затянулся дымом. — Слушай, директор, зачем надо было громить церковь? Пусть себе ходят, пусть себе молятся, потом перестанут.

— О какой церкви вы говорите?

— Ай, ты как маленький. Сегодня какой день? Праздник сегодня. Пасха. А вчера вечером комсомольцы разгромили церковь. Колокола сбросили, кресты сорвали. Плохо очень. Я в бога не верю, ты не веришь, Иван Иванович тоже не верит. А половина моих рабочих верит, что есть бог. Надо им доказывать: там небо; тучи, солнце, звезды, а бога там нет. Доказывать. А зачем оскорблять человека? И вот тебе, пожалуйста: человек обиделся, не пришел на работу.

— Одну минуту, Ашот Ованесович.

Майский вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Слышно было, как он громко заговорил со Слеповым и вскоре вернулся вместе с ним. Иван Иванович был мрачен. Сухо поздоровался с начальники «Таежной» и сел на свободный стул.

— Повторите, пожалуйста, ваш рассказ, Ашот Ованесович, — попросил директор.

Карапетян не очень связно, но с присущим ему темпераментом рассказал о делах на своей шахте.

— Ты знал о разгроме церкви, Иван Иванович? — спросил Александр Васильевич.

— Знал, — хмуро ответил Слепов, — то есть знал, что есть решение Златогорского исполкома закрыть зареченскую церковь. Был у меня Петр Каргаполов, говорил, что комсомольцы собираются устроить этот несчастный поход против верующих. Я ему сказал: не торопитесь. Договорились, после пасхи закроем. А вчера я еще с утра уехал и вернулся только под утро. Вот они и воспользовались. И ведь еще хорошо все кончилось, а могло выйти хуже.

— Н-да… История, — протянул Майский. — Пойдем, секретарь, посмотрим, что они там натворили.

— Пойдем, — Слепов поднялся.

— А мне что делать? — Карапетян тоже встал.

— Возвращайтесь на шахту, Ашот Ованесович. Постарайтесь вызвать рабочих. Шахту останавливать нельзя.

— Нельзя, нельзя, сам знаю, что нельзя.

Шагая по улице, Майский раздраженно говорил Слепову:

— С Петра Каргаполова штаны спустить мало за такое дело. Им это вроде забавы, а нам теперь расхлебывай.

— Как бы и с нас не спустили, — вздохнул Иван Иванович. — Промашку я допустил. Ведь ясно было сказано: подождите, после праздника. Организованно надо закрыть церковь, объяснить, что и как, почему закрываем. Удивляюсь еще, как их там не избили верующие. А могли и убить.

— Могли, — согласился директор. — Боюсь, этим еще не кончилось. Ты куда ездил-то?

— На Холодный, посмотрел, как у них партийная учеба налажена, как неграмотность ликвидируют.

От быстрой ходьбы Майскому стало жарко. Он расстегнул пальто. Случайно глянул под ноги и в разных местах увидел на земле кусочки разноцветной яичной скорлупы.

— Вот колокола сбросили, а пасху зареченцы все равно справляют, — сказал и покосился на Слепова.

— Долго еще будут справлять. Тут в один день ничего не сделаешь. Много лет понадобится, чтобы народ перестал верить в бога. Его в этой вере столетиями держали.

На улицах почти не видно было взрослых. Только ребятишки кое-где собирались небольшими группами, играли в бабки. Майскому казалось, что из каждого окна на него смотрят недобрые глаза. И хотя он не чувствовал за собой никакой вины, все равно было неприятно.

Подошли к церкви. Тяжелые дубовые двери были закрыты на большой висячий замок. На паперти сидело несколько черных фигур — монашки, нищие. У всех скорбные лица, как на похоронах. О вчерашнем событии напоминала истоптанная вокруг земля, сломанные кусты сирени и сброшенные колокола. Некоторые из них при падении разбились или треснули. Кто-то стащил колокола в одно место, связал за языки одной веревкой. На куполе торчал сильно накрененный крест, поблескивая в лучах яркого солнца. Вчера комсомольцам так и не удалось его сорвать. От креста спускалась веревка до самой земли, и ветер играл ею. Десятки галок с ленивым гортанным криком перелетали с места на место.

Майский попробовал заговорить с одной из черных фигур, но человек даже не пошевелился и ничего не ответил. Идя обратно, директор озабоченно спросил:

— Знаешь, Иван Иванович, вот я думаю: а если и завтра старатели не выйдут на работу? И послезавтра? Что тогда будем делать?

— Придумаем что-нибудь, но я уверен, до такого не дойдет. По домам будем ходить, объяснять. А как на «Золотой розе» и на «Комсомольской»?

— Еще не знаю. Наверное, так же. Люди-то те же, зареченцы, насчет веры народ крепкий. Нехорошо получилось. Карапетян прав, нельзя оскорблять религиозные чувства людей. В конце концов у нас свобода вероисповедания. Хочешь верить в бога — верь.

— И это говорит коммунист.

— Да, коммунист. По-моему, в таких делах надо быть осторожным, деликатным даже. И нельзя перегибать. Сам видишь, что получилось.

— Вижу, вижу. Слушай, давай заглянем на шахты. Надо повидать народ, узнать настроение.

— Давай, я все равно сегодня собирался объехать шахты. Заодно посмотрим, как идет монтаж драги.