Огни в долине

Проходя мимо навеса перед конюшнями, Егор Саввич увидел притаившегося за ларем Саньку Игумнова — молодого конюха, на обязанности которого лежал уход за выездными лошадями. Санька часто ездил с директором или со Слеповым, выполнял их поручения, и потому старший конюх считал его приближенным к начальству. Этим Санька прекрасно пользовался, держался независимо, не очень-то считался с Егором Саввичем, а порой и дерзил ему. Сыромолотов старался с Игумновым не связываться: пожалуется директору, оправдывайся тогда.

Сейчас парень держал в руке конец бечевы, протянувшейся на середину двора к колышку. Колышек подпирал поставленный вверх дном плетеный короб, снятый с ходка. Около короба ходили голуби-сизари. Санька частенько ловил их. Рассыплет горсть овса под коробом и ждет. Голубей на конном дворе всегда много. Они быстро слетались и незаметно заходили под короб. Тогда парень дергал бечевку, и десятка два птиц оказывались пойманными. Санька свертывал им шеи и бросал в мешок.

Сыромолотов не одобрял такого занятия, пробовал усовестить парня, но тот только посмеивался.

— Тебе-то, дядя Егор, что за дело? Чать, не твои голуби.

— Божью птицу изничтожаешь. Где у тебя совесть?

— Совесть на месте, не то, что у некоторых. А насчет божьей, брось, дядя Егор. Самая никчемная птица, и пользы от нее ни на грош. Только зерно жрет да пачкает.

Старший конюх не стал спорить, махнул рукой: пускай тешится. Но сегодня, проходя мимо Игумнова, не удержался.

— Опять балуешься. Али другого дела нет?

— Угу. Дело не волк, в лес не убежит. Ну иди, иди, дядя Егор, не пугай птицу.

— Вот скажу Александру Васильевичу, он тебя образумит.

— Испугал! Да Александр-то Васильич давно знает. И между прочим, я тоже могу кой-чего сказать.

— Чего, чего?

— Проехали. Топай, топай, дядя Егор.

Сыромолотов выругался и пошел по своим делам. Слышал, как сзади хлопнул упавший короб, как, треща крыльями, взлетели напуганные голуби. Потом раздался торжествующий Санькин выкрик. Слова Игумнова о том, что и он может кое-чего сказать директору, насторожили старшего конюха. И раньше подозревал, доносит парень обо всем, что делается на конном дворе. Однако чего такое он может знать? Ничего не знает, сболтнул просто так. А все-таки при нем надо осторожнее. Придет время, со всеми он, Егор Саввич, сведет свои счеты. И с Санькой тоже. Будет знать, сопляк, как старших не почитать, как доносы чинить.

День прошел в обычных хлопотах. Закончив все дела, Сыромолотов отправился домой, предвкушая баню, а потом сытный обед. Попарится хорошенько, настойки выпьет, может, и уснет тогда. А если опять сна не будет, если опять всю ночь промучается? Вот напасть-то.

Егор Саввич толкнул калитку, и сразу из глубины двора выскочил с грозным рыком большой серый пес. Признав хозяина, собака виновато завертела хвостом, жалобно скуля, словно просила прощения.

— Чего, Полкашка, обознался? — миролюбиво сказал Сыромолотов и в знак прощения потрепал пса по лобастой голове. — Сторожи, лучше сторожи хозяйское добро.

Не заходя в дом, Егор Саввич пересек двор и через огород вышел к бане, проверить, хорошо ли вытоплена и все ли там готово. В маленьком предбаннике остановился и через открытую дверь в клубах пара увидел голую Дуню. Сноха, присев на корточки перед лавкой, на которой сидел Васютка, натирала его мыльной мочалкой. Рядом стоял таз с горячей водой. Сыромолотов в замешательстве остановился. Потихоньку выйти не хватало сил: заворожило розовое, налитое тело молодой женщины. Пышные волны еще сухих волос стекали с головы на плечи и спину, на круглые упругие груди, приоткрывая темно-вишневые торчащие соски. Васютка болтал ногами и чего-то лопотал, мотая головой.

— Да не вертись ты, — сердито сказала мать.

— Деда пришел! — радостно оповестил мальчуган, вытягивая к двери руку всю в хлопьях мыльной пены. — Мама, деда!

Дуня повернулась и, вскрикнув, как ужаленная, отскочила в угол. Схватила таз, выплеснула воду и прикрылась им.

— Ну чего ты, чего? — смущенно пробормотал Сыромолотов. — Я же не знал, что ты здесь. И пугаться меня не след… Я ж вроде отца тебе. Вот и Васютка напугался.

— Отвернитесь, тятенька, — чуть не плача, сказала сноха.

— А чего ж теперь отвертываться-то. Не съем я тебя, Дунюшка, — Егор Саввич медлил уходить, не отрывая взгляда от нагой женщины. — Ну, ладно, ладно, выйду нето.

Васютка, не понимая, чего испугалась мать, во все глаза смотрел то на нее, то на деда и не знал — зареветь ему или засмеяться. Сыромолотов попятился, говоря:

— Так я следом за вами сразу и приду. А спину-то вот потереть некому…

Дуня, прижавшись в углу, молчала.

После бани и обеда с водкой Егор Саввич пошел в спальню. Сон навалился на него медведем. Проснулся от боя часов. Они били долго. Сыромолотов лежал с закрытыми глазами, считая удары. Когда затих последний удар, в доме опять установилась прочная тишина, только чуть поскрипывал, раскачиваясь, маятник.