Нет, поздно ночью я все же пришел домой на своих ногах. Пытался напиться — не вышло, сколько не пил. Хотел не ходить в спальню, завалиться где-нибудь у дверей и не мешать, тем более — мне сейчас все равно где спать, даже не замечу… Не вышло опять.
— Олин.
Эдэя ждала меня.
— Тебе лучше развестись со мной, — сходу сказал я ей. Лучше так, пока еще есть время.
Она даже не удивилась.
— Ты хочешь меня прогнать? — подошла совсем близко, подняла голову, заглядывая мне в глаза, — если хочешь, только скажи.
— Я…
Я хотел сказать, и не вышло снова.
Сердце колотилось… И ее сердце тоже, я чувствовал, она прижалась ко мне… Ее волосы… ее шея пахла жасмином и сандалом, ее губы раскрылись, прильнув к моим… ее щеки солоны от слез… прогнать? Никогда бы не смог.
Здесь, у дверей — все равно…
6. Что было. Первый снег
Было иначе, и мир был проще.
Стайка толстых, распушившихся воробьев дружно скакала по тропинке, едва припорошенной снегом, оставляя цепочки крохотных следов — мимо сухой ломкой пижмы и высоких метелок вейника. Воробьи чирикали, суетились, азартно отбирая друг у друга каждое найденное семечко. А сонное, уставшее за день солнце лениво щурясь, поглядывало на них сквозь облака.
Внизу, у подножья холма, жгли костры, варили гречишную кашу с брюквой и густой яблочный кисель. Хорошо! А то жрать охота, аж живот сводит.
Зябко поежился, плотнее запахнув старую вытертую куртку.
Меня выставили из Хатоги, я давно знал, что так будет. Забрали дом… взамен щедро выдали разрешение строиться на пустой земле у края кхайских степей. Что ж, выбирать мне не приходилось.
Мне достался Кагрегский холм у Ражка — небольшого, но быстрого притока Тайруски. К западу за Кагрегом начинаются высокие светлые леса, а к востоку, сразу за рекой — степь. Строиться удобно, да и кхаев видно издалека.
И вот теперь ощетинился тонкими зубами острог — новый, золотистый, густо пахнущий сосновой смолой. Толку от него конечно мало, одним частоколом от степи не отгородишься, но уж лучше так, спокойнее. Большего все равно построить не успеем. Успокаивало одно — зимой обычно тихо, у кхайрангов сейчас сезон свадеб, им бы девок своих мять в укромном угле, а не носиться сломя голову по степям. Не до войны, слава богам! Только мелкие голодные шайки иногда шастают в надежде на легкую наживу. Вот весной да, весной все начнется по-настоящему.
Но к весне, глядишь, обустроимся на новом месте.
Эх, дотянуть бы до весны…
Боевые саматские слоны как-то незаметно затерялись в заснеженных степях, среди прочих забот, я почти не думал о них.
— Лин, — тяжелая ладонь легла на плечо.
Даже не слышал, как подошел Кенек. Невысокий, коренастый парень, русоволосый, конопатый как большинство здесь, немного неуклюжий на вид, уже тогда, в семнадцать лет, прозванный сайетскими кхаями Аргакх Идун, что значит — Быстрый Охотник.
— Здорово! Любуешься?
— Любуюсь, — кивнул, с удовольствием пожимая протянутую руку, — вот построим крепость, тогда и правда будет чем любоваться.
Кенек долго смотрел на меня, сосредоточенно хмуря брови, словно не зная как начать.
— Говорят, двух кхаев в степи видели, — серьезно сказал он.
— Далеко?
— В двух днях пути от Унгайки.
Этого только еще не хватало для полного счастья. Кхаи, конечно, в степи не диво, но что-то уж слишком близко к микойским землям. И двоих всего видели — тоже странно.
Кенек засопел, почесал под шапкой вихрастую макушку.
— Может они там по каким своим делам? А, Лин? — неожиданно растерянно спросил он, было видно, как хотелось ему придумать простое объяснение, услышать от меня, что повода волноваться нет, что там двое кхаев всего, подумаешь невидаль! Он с такой надеждой смотрел, но мне нечего было сказать.
— Может… — я устало пожал плечами, — только все равно, Идун, мне это не по душе. Знаю я их дела.
— Да ладно, в первый раз что ли? Кхаи все время по степям шныряют, как мыши по ячменному полю.
Я вздохнул, качая головой.
— В том-то и дело, что не в первый. Стены укреплять надо, дозоры в степь послать.
Кенек ответил не сразу, с плохо скрытым раздражением.
— Тебе конечно решать, но нам бы бараки сперва справить. Зима на носу…
— Ничего, — прервал я, — у нас люди привычные, потерпят еще.
— Потерпят? — возмутился Кенек. — Да сколько можно терпеть, Лин! Замерзаем тут и жрать нечего.
— Потерпят, — сказал, чувствуя как вспухли на скулах желваки, — нам нужна эта крепость!
Мне нужна.
Я прекрасно знал, что мне не удержать этих людей, если захотят уйти. Из Хатоги за мной пошло чуть меньше полсотни, в основном молодые, горячие, я наобещал им в три короба. Многих я знал едва ли не с детства… По большей части те, у кого ничего нет и нечего терять. Я сам такой.
Кенек не стал спорить, только процедил сквозь зубы неразборчивое ругательство и отвернулся. Спорить все равно было бесполезно, тем более, что я был не так уж неправ. Он кивнул и, кажется, хотел что-то сказать, но передумал. Долго молчал, глядя куда-то вдаль, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая нужные слова.
— Думаешь справимся? — вдруг спросил он.